В Бирюк - Венец [СИ]

Ещё кусочек… нет, не лести, а просто оттенок.

— Владыко Туровский прямо указал, на своей великой книжности и мудрости основываясь, что даже и Святое Писание следует читать — с размышлением, к жизни применять — с разумением. Не лепить тупо один в один, как лошадь копытом в грязь ляпает, а соотносить с собственными обстоятельствами жизненными. Думать, а не долдонить по писанному.

После эмоциональных вскриков, аргументации, примеров, логических построений и прочего, столь свойственного «совейским кухонным разговорам», пора переходить к конкретике, к вытекающим из сказанного действиям.

— Посему прошу тебя, русского митрополита наречённого Кирилла, просить у Патриарха дозволения изменять установления Патриарших соборов, по нуждам жителей сей особенной, отличающейся от иных, южных, местностей, страны.

— Э… но… Люди наши слабы в вере, плотским искушениям подвержены. На Руси в эту пору, когда Великий Пост идёт, пищи телесной мало. Понуждаемые голодом и не смиряемые запретом церковным, многие употребят животину свою в пищу. С наступлением же тепла будут пусты их хлева и овчарни, нечего будет им выгонять на пастбища. Не с чего и кормиться. Наполнив чрева свои мясом на краткое время, они обрекают себя на смерть голодную во времени скором.

Это — радует. В смысле: Кирилл, хоть и столпник, инок, сочинитель, но принял схиму взрослым человеком, имеет представление о реальном мире. Не думаю, что его мудрость, столь высоко проявившая себе в построениях книжных, будет столь же эффективна в делах мирских. Но хоть говорить с ним можно. Способен воспринимать «мир тварный». И предвидеть последствия.

— Радостно слышать мне твои слова. Доброе решение приняли архиереи русские, нарекая тебя митрополитом. Ибо всяк пастырь должен иметь заботу сердечную о процветании общины, им окормляемой, о пище не только духовной, но и телесной. Однако то, о чем ты говоришь, есть не слабость в вере, а слабость в разуме. Понятно, что тебе, Кирилл, при твоих познаниях, при мудрости твоей явленной, все мы простецами кажемся. Однако же в делах обычных, повседневных, я простых людей глупцами не считаю. Резать скотину в марте, не думая, что ты выгонишь на пастбище в апреле… таких дурней мало. Иное дело, когда хозяин выбирает: зарезать ныне корову и накормить детей, или ныне хоронить детей своих, умирающих с голода, а через месяц-другой пасти коровку по лужочку.

— Оставшись без скотины, люди хоть и проживут время тёплое, но осенью помирать начнут. Побредут по дорогам, прося милостыню на пропитание, Христа ради.

— Предположения твои выглядят обоснованными. Спасая детей своих от голодной смерти ранней весной, добрый пахарь обрекает их на голодную смерть поздней осенью. Увы, суждение такое лишь показывает отдалённость Турова твоего от моего Всеволжска. По «Указу об основании» города должно мне принимать всех малых, убогих, сирых, немощных, вдов, сирот, калек, нищих, голодных… всех, кто явится.

— Это… как это? А кормить чем? Или у тебя волшебство какое? Чудо чудесное?

Факеншит! Почти пять лет прошло, как «Указ» был объявлен посреди русского войска под Янином. Ходят по Руси мои «сказочники», точильщики, просто приказчики… Думаю, что все епископы слышали. Но пропустили мимо ушей.

«Этого не может быть. Потому что не может быть никогда».

Исключения: Черниговский и Ростовский. Дела мои их, если не каждый день, то в неделю раз цепляют.

— Полно, полно. Я не Сын Божий, а Воевода Всеволжский. Накормить всех страждущих пятью хлебами не могу. Но могу вырастить довольно хлеба, чтобы все пришедшие сыты были.

— И что же, ты всем подаяние подаёшь? Не оскудевают ли закрома твои?

— Не оскудевают. Сказано: «чтобы накормить голодного сегодня — дай ему рыбу, чтобы голодный сыт год был — дай ему невод». Я даю и то, и другое. Отчего закрома мои не оскудевают, но наполняются.

Я вновь разглядывал Кирилла. Каким разным я тебя в эти два дня видел. Отдракониваемым — в «Иерусалимской пещере», бледным от потрясения — сегодня при моих наездах на Константинополь, румяным — от ожидания нового знания, от сообщений о делах благих и чудесных — сейчас. Надо дать человеку повод для восторга от разумности и благости мира божьего, для радости душевной.

«Для радости» — от моих дел.

— Я принимаю всех, кто приходит. Тот бедняга, о котором ты скорбишь, порезавший скот в марте, но спасший семейство своё, лишившийся источника средств к существованию, ежели придёт ко мне, то получит и корм, и кров, и научение, и много другое. Своим людям ставлю я белые избы со стеклянными окнами. Да не такие, как здесь (кивнул на наполовину заткнутую тряпьём кованную решётку окна без стёкол, за которым уже лежала ночь). Помогите им, укажите путь к процветанию и благоденствию, дорогу во Всеволжск-город.