Джош Малерман - Мэлори [litres]

Может быть, еще раз ударила бы.

– Твоя мама нас не одобрила бы, верно? – говорит Генри.

Опять читает мысли. Том еще раз убеждается: Генри уже сейчас знает его лучше, чем мать.

– Да… – соглашается Том.

Но ему неприятно говорить о матери. Он бы предпочел сейчас о ней не вспоминать.

А Генри продолжает:

– Она бы тут навела шороху! Всех до единого отчитала бы и назвала безумцами! Тебя в первую очередь.

Том нехотя кивает. Лучше бы об этом не думать. Лучше бы слушать Джейкоба и Кальвина или даже поучаствовать в дискуссии. У них столько идей! Они настоящие храбрецы!

– Если просто смотреть на отражение твари в зеркале, то рискуешь увидеть что-то боковым зрением, – говорит Джейкоб.

– Дело даже не в этом! – отвечает Кальвин. – Главное – заставить тварь повести себя понятным нам образом.

Наконец-то идея Тома обсуждается!

Как давно он об этом мечтал!

– Боже, я прямо слышу ее, – гнет свое Генри. – Завывает про небезопасность нового мира. Создает бесконечные правила. Готов поспорить – так оно и будет!

Тяжелая ручища ложится на плечо Тому. Ему неприятно.

– Вот подожди, увидишь тварь своими глазами – убедишься, что мать зря разводит панику.

Джейкоб и Кальвин обсуждают свойства зеркал. И отражений. Строят предположения об образе мыслей тварей – если таковой существует. Слушал бы и слушал!

Но и тут мешает мать. Она всегда у него на пути!

– Прежде всего она накинется на меня, – ухмыляется Генри. – Спросит: «Кто привел сюда моего мальчика?» И когда я подниму руку…

– Она ее не увидит, – перебивает Том.

– Да, точно! – восклицает Генри и громко хохочет, заглушая разговор добровольцев.

Том не разделяет его веселья.

– Ну, в конце концов, она найдет виноватого, – не унимается Генри. – И накинется. Вот только… ты верно заметил, ей будет трудно отыскать меня вслепую. Разве не забавно, Том? Она лучше всех знает, как надо жить, и при этом совершенно беспомощна? Впрочем, сама виновата… Ей предлагают выход, а она предпочитает сидеть в темноте.

«Помолчи! Помолчи немного!» – мысленно упрашивает Том.

– Ее воля – ты сидел бы на привязи, как барашек. Знаешь, как выращивают баранов на мясо? Мама тебе вряд ли рассказывала. С тобой она обращается не лучше.

В палатку входит Алан. Сообщить, что зеркало готово к испытанию. Кажется, в парке. Джейкоб и Кальвин прекращают разговор.

Том представляет, как они сходят с ума.

– …ты рос, как гусь в клетке, Том! – продолжает Генри. – Разве ж это жизнь? Надо подумать, что большее зло: опасности внешнего мира или мамина забота?

Джейкоб и Кальвин выходят в сопровождении Алана. Они вскользь улыбаются Тому, когда проходят мимо.

– Подождите! – окликает Том, но поздно – они уже на улице.

– Вот и подумай… – продолжает Генри. – Спроси себя, Том, кто настоящий монстр? Не я, Том! В Индиан-Ривер, например, меня приняли. Эти ребята всем рады. Твоя мама сказала бы: психи притягивают психов. Что ж, может, она и права. Однако довольный безумец менее опасен, чем помешанная на осторожности женщина, пусть и в здравом уме. Бояться надо людей, а не тварей, Том.

Слова Генри – как шум деревьев за окном. Пусть себе шумят – Том думает о другом.

О великом.

Том слышит свое имя. Его зовет Афина Ханц.

Ее поддерживает одобрительный гул толпы.

«А ведь еще неизвестно, чем закончится!» – думает Том.

Он всю жизнь об этом мечтал! Чтобы кто-то оценил его усилия. Даже независимо от результата.

– Надо идти! – говорит Генри, а сам не снимает тяжелой ручищи с плеча Тома. – Что, оторвался от маминой юбки? То ли еще будет, дружище!

И Генри смеется странным невеселым смехом.

Олимпия предостерегающе дергает за рукав, однако Мэлори уже и сама ощутила зловоние – запах разложения.

– Мама…

Мэлори останавливается. Воображение рисует душераздирающие картины. А по голосу Олимпии понятно: то, что видит ее дочь, во много раз хуже.

– Что там?

Они на подходе к Индиан-Ривер. Хотя для Мэлори ничего не изменилось – та же чернота под повязкой.

– Даже отсюда видно… – говорит Олимпия. – А мы только на подходе к городу.

– Говори, Олимпия! Что там?

– Трупы, мама. Сколько же тут трупов!

Надо быть сильной, сейчас никак нельзя сдаваться.

– И еще…

Олимпия запинается, как человек, который видит нечто ужасное.

– Они помечены флажками. Каждое тело… с флажком в груди.

– Зачем? – удивляется Мэлори.

Впрочем, какая разница? Они должны идти вперед – даже через адское пламя.