Сергей Соломин - Ошибка биолога [Избранные сочинения. Т. II]

Медленно спустился он по лестнице и, не зная, куда пойдет из ворот, едва переступая двигался по двору…

Мимо прошла старая графиня.

Веретьев остановился и проводил ее глазами.

Эта широкая, сгорбленная спина, черный капор, разношенные валенки вдруг стали ему ненавистны.

«Я, молодой, сильный, умный, гибну от голода, а эта никому не нужная старуха сидит на деньгах и живет черт знает как, скупится истратить лишнюю копейку на хороший обед. Умрет, оставит деньги старому кутиле-брату или завещает на благотворительные учреждения, а те растащат».

Озлобление росло в душе.

«Пойти придушить ее, деньги отнять! Разве это было бы несправедливо?»

Но такие люди, как Веретьев, не люди дела, а только озлобленной мечты.

Остановившись на дворе, он стал смотреть на окна квартиры старой графини.

Было уже темно. В квартире царил мрак, еле-еле разгоняемый красноватым мерцанием лампадок, которые горели в каждой комнате.

Веретьев невольно вздрогнул. В среднем окне появилось что-то белое, оно выросло почти до верха рамы и все колыхалось, словно махал десяток огромных крыльев, то заслоняя все окно, то открывая красноватые мерцающие просветы.

«Так это не сказка, это привидение. Что это такое? А Калмыков говорит: пустяки! Пусть бы посмотрел».

Белое привидение исчезло так же внезапно, как и явилось. В окне обозначился темный силуэт старухи, размахивающей руками.

Веретьев не был суеверен, но ему стало не по себе и он поспешил уйти.

Куда деваться? О ночевках на диване в редакции узнал издатель газеты и сделал серьезное внушение сторожу, чтобы этого никогда больше не было.

У Веретьева оставалось копеек двадцать.

«Надо пойти в наш ресторан, на ходу никогда ничего не придумаешь».

Он уже не раз замечал, что сидя лучше думается.

Спросил кружку пива и пил ее медленными глотками.

Но голова, изнуренная голодом и усталостью, отказывалась работать, мысли плыли, как в тумане, было похоже на состояние перед сном. Может быть, Веретьев и действительно задремал на мгновение.

Очнулся он, словно от чьего-то окрика. Совершенно ясно услыхал слово: «Хортик!»

Что такое Хортик?

И, только собравшись с мыслями, вспомнил, что в редакцию приходил низенький человек с головой, странно ушедшей в плечи, с зоркими серыми глазами под рыжими густыми бровями.

Принес заметку о забастовках в рабочем районе и особенно упирал на то, что фабрика музыкальных инструментов, в которой он работает, не примкнула к общему движению.

Веретьев заинтересовался.

— Вы не сочувствуете рабочему движению?

— Нет, «рабочему» я очень сочувствую, а плясать под дудку эсдеков не намерен.

— Да ведь это ваша рабочая партия!

— Вы, как интеллигент, так думаете, а мы — рабочие — думаем иначе. Те же буржуи, но в красных плащах. Интеллигенция есть класс, интересы которого не совпадают с интересами рабочих. Это аристократия ума и знаний, идущая на смену денежной буржуазии. Мы не примкнули к забастовке, потому что рабочим никакого дела нет до политики. Ее делает интеллигенция и только ей она нужна.

— Значит, вы анархист?

— Э, называйте, как хотите, только заметку поместите в том виде, как она написана.

Посещение этого загадочного человека, в котором ясно чувствовался и интеллигент, сознательно превратившийся в рабочего, повторялось не раз, и всегда он обращался к Веретьеву.

Тот исполнял просьбу и разговаривал с неизвестным, стоя в коридоре.

— Пойдем, потолкуем в ресторане, — предложил раз Веретьев.

— Я ничего не пью. А если хотите побеседовать, приезжайте ко мне.

И дал адрес: за Невской заставой, такой-то переулок, Матвей Хортик. Фамилия — необычная, врезалась в память. Даже помнится, навязалась в мозгу. Хортик, Хортик.

«Не потерял ли я адреса?» — испугался Веретьев. Но, к счастью, грязная, измятая бумажка скоро нашлась и Веретьев поехал на паровом трамвае за Невскую заставу.

Хортик жил в маленьком деревянном домике-особняке.

На звонок вышел он сам, пристально оглядел Веретьева и сказал просто:

— Проходите!

Большая комната представляла соединение мастерской с кабинетом и столовой.

По одной стене стояли верстак и токарный станок. А напротив большой шкаф с книгами и письменный стол.

В углу накрытый скатертью стол. На нем бутылка водки, несколько бутылок пива, колбаса, нарезанная на кружочки, селедка, кислая капуста, большая краюха хлеба. За столом сидел среднего роста рабочий, поражавший необычайной шириной груди. Рукава пиджака туго обтягивали атлетические мускулы. Безусое и безбородое лицо отличалось грубыми, резкими чертами, словно вырубленными резцом из гранита. Низкий, хмурый лоб и небольшие, сверкающие острием стали глаза.