кварца. Таким образом, все золото, бывшее в папиросе, попадало в пробу и, конечно, должно было значительно улучшить результаты анализа.
Этот способ был надежнее и дешевле, чем способ подсолки посредством ружья, так как требовал меньше золота. Затем, при этом способе золото целиком попадало в пробу, тогда как выстрел разбрасывал его по большой площади, из которой только узкая полоска или отдельные куски брались для пробы. Нельзя было предвидеть, из какого места эксперты будут вырубать кварц, и в успехе известную роль играл счастливый случай. Зато папиросный способ требовал большой ловкости; у всех забоев его нельзя было применить, потому что бросилось бы в глаза, что штейгер курит каждый раз во время взятия пробы.
Таким образом Василий Михайлович подправил только четыре забоя. Но он, к несчастью, не знал, что Кузьмин не успел подсолить четыре забоя в верхней части жилы до сброса, из которых эксперты именно и взяли пробы; проспавший слишком долго после ночных похождений маркшейдер не успел его предупредить своевременно о своей неудаче. Поэтому из двенадцати забоев, которые эксперты успели обойти до обеда, восемь оказались подправленными, а четыре — нет.
После обеда были взяты еще двенадцать проб из глубоких горизонтов новых работ, где ночью побывал маркшейдер. Эксперты вернулись с рудника только в семь часов вечера, и прогулка Борка с Мариной Львовной опять не состоялась. Молодая женщина прогуляла полтора часа в одиночестве, ломая себе голову сначала над причиной неаккуратности англичанина, а потом и над причиной его отсутствия. Раздосадованная, в очень скверном расположении духа, она вернулась в сумерки домой. Михаил Петрович ждал ее с ужином. Голодный и сердитый, он встретил ее упреками. Разразилась крупная супружеская ссора.
А эксперты в это время спокойно ужинали у управляющего; Лидия Николаевна была более разговорчива в этот вечер и заинтересовала Борка, который обратил внимание на ее спокойную, невызывающую красоту, рассудительную речь, полное отсутствие кокетства и мысленно сравнивал ее с женой химика.
И еще целых три дня продолжалась та же история. Борк и Грошев с утра уезжали с Бубновым на рудник, где облазили все забои новых работ и из каждого брали пробу. Они обнаружили даже несколько из замаскированных бедных забоев, и штейгеру удалось подзолотить папиросой только два из них. Он понимал, что пробы получатся очень пестрые и в общем неважные. Повторить подсолку через ружье не было возможности, так как вторичное прекращение работ на ночь могло дойти до сведения экспертов и возбудить их подозрения. Грошев уже спрашивал, почему рудник не работал в ночь перед их первым посещением для взятия проб, и Бубнову пришлось соврать, что это было необходимо для того, чтобы маркшейдер мог исправить и закончить съемку плана рудника для точного нанесения мест взятия проб. Эксперт заметил, что такая точность им не нужна, и просил впредь не останавливать работы ради их посещений. Теперь Кузьмин мог пользоваться только обеденным перерывом и успевал подзолотить только два-три забоя в то время, когда гремели взрывы и его выстрелы не обращали на себя внимания.
Все эти дни Марина Львовна аккуратно ходила в лес в надежде встретить Борка в условленное время. Но англичанин вынужден был подчиниться желанию Грошева поскорее закончить взятие проб, и они возвращались с рудника лишь в сумерки. Марина Львовна приходила в отчаяние; так быстро и хорошо начавшийся флирт оборвался, и она не знала, чему приписать это. Она думала, что Борк мог бы вернуться с рудника раньше, если бы очень хотел ее видеть; ведь они условились так определенно. Она находила его поведение после всего, что было раньше, по меньшей мере странным и ломала себе голову над вопросом, что следует предпринять, чтобы возобновить флирт.
Закончив взятие проб, эксперты опять разделились. Грошев продолжал изучение новых работ, а Борк начал помогать Фернеру, заваленному пробами, чтобы скорее выяснить результаты анализов. Увлекаясь работой, он засиживался в лаборатории до тех пор, пока от управляющего не приходили звать ужинать. И еще два дня Марина Львовна гуляла в одиночестве.
На третий день она не выдержала; узнав от мужа, что англичанин проводит все время за пробами, она оделась для прогулки и около шести часов вечера подошла к открытому окну лаборатории, возле которого Борк перемешивал истолченные пробы.
— Яков Григорьевич, здравствуйте! Я жду вас уже шестой день для обещанной прогулки, — сказала Марина Львовна с упреком.
Читать дальше