Андрей Столяров - Продолженное настоящее

Зарубил.

Ох, строг Исмар Бакадович, ох — суров.

Так, ещё пара страниц… А это у нас что?.. А это визуальное приложение к сюжетам трансцензусов. Создано по рассказам реципиентов, исполнитель — Агата (Анастасия Тальникова, художник). Тушь, рисунок пером… Референт медленно перебирал плотные негнущиеся листы картона: громадный зал, ряды сотен коек, на них — скорченные в застывшей судороге фигуры людей… Эскалатор метро: лица, прикрытые медицинскими масками, поверх них — расширенные ужасом, слезящиеся глаза… Ледяные торосы, мохнатое, в белой шерсти, уродливое существо, крадущееся меж них… Снова — громадный зал, толпа, вздёрнутые руки, разинутые кричащие рты… Биржевая паника, что ли?.. Чахлый посёлок с обшарпанными строениями, сугробы пыли у стен, потрескавшаяся, как в среднеазиатских такырах, корка земли… Ничего не скажешь, здорово нарисовано. У этой Агаты (Анастасии Тальниковой) явный талант…

Ещё раз: н-да… И ещё раз признаем: хорошее для прикладной аналитики определение — продолженное настоящее. Возможно, главная наша ошибка заключается именно в том, что мы пытаемся жить в продолженном настоящем. Всеми силами стараемся удержать то, что есть, а оно уже умерло, разлагается, отравляет собою ростки будущего, пробивающиеся сквозь безжизненный дёрн.

Об этом следовало бы подумать.

И всё же Референт, несмотря на весь свой опыт, не понимал, почему данный материал был направлен ему, да ещё и с пометкой «срочно!», о чём свидетельствовала галочка, поставленная синим карандашом. Ведь прав, прав Панародин: всё это не имеет отношения к нашей реальности. Даже если так называемые трансцензусы действительно выражают собою будущее, то это очень отдалённое будущее, не требующее принятия незамедлительных мер. А трансцензус Чаги (Игната Веретенникова) можно объяснить простым совпадением: сделай сто-двести прогнозов, и пара-тройка из них обязательно окажется правильными.

Твёрдо он знал одно: президент никогда не загружал его второстепенными материалами. И если раньше не поручал ему ничего по «Аргусу», то, вероятно, и не считал это направление важным.

Что изменилось?

С чего появилась синяя галочка?

Почему данный проект вдруг оказался в фокусе его внимания?

Он положил перед собой два последних картона. На одном была изображена Дворцовая площадь в Санкт-Петербурге. Её заполняла плотная многотысячная толпа: вздымались транспаранты, флаги, портреты, людской разлив выплёскивался и на Невский проспект, и на Певческий мост, а на импровизированной трибуне перед дворцом — сразу бросалось в глаза, что это временное сооружение — стоял человек в куртке и, подняв к небу руку, что-то кричал. Причём голова его была обведена красным карандашом.

А на втором картоне, как бы приближенным наплывом, тот же оратор был изображён почти в четверть листа. И едва Референт бросил взгляд на его лицо, как мелкая холодная дрожь окутала ему сердце.

Так вот в чём тут дело.

Вот почему эта папка оказалась у него на столе.

Он узнал человека, стоящего на трибуне.

Они уже около часа гуляют по саду. Точнее — по той его части, которая огорожена и является внутренней территорией Флигеля. Сад сильно запущен: деревья, в основном ивы, вразнобой кренятся изогнутыми стволами, ветви кое-где сплетаются так, что через них приходится чуть ли не продираться.

— Зато нас никто не услышит, — говорит Агата.

— А нас слушают?

— Не знаю. Но рисковать не стоит.

Дагу здесь тоже спокойней. Его что-то начинают ощутимо давить стены Флигеля: тесный, со спичечный коробок, номер в жилом отсеке, где расселили визионеров, тесная, ещё меньших размеров, кабина, в которой он проводит по несколько часов в день, тесная рабочая аудитория, где они сидят, уткнувшись носом в компьютеры, тесная комната отдыха с телевизором, показывающим, кстати, всего три федеральных канала. Хочется пространства, свежего воздуха, незнакомых лиц, шума улиц… По крайней мере, эта окраина сада из Флигеля не просматривается. Да и некому сейчас за ними смотреть. Сегодня среда, а по средам ровно в одиннадцать их удостаивает личным посещением Коркус, формально он — научный руководитель проекта. Обставляется это весьма торжественно. Гремлин встречает уважаемого академика ещё в дверях, почтительно, на полшага сзади, препровождает его на второй этаж, в общую аудиторию, где тот, остановившись и оглядев присутствующих из-под нависших, как мох, бровей, делает несколько маловразумительных замечаний. Их аккуратно записывает Анчутка, играющая в данном случае роль секретарши, а затем Коркус, благосклонно кивнув: «Работайте, работайте! Желаю успехов!», скрывается с Гремлином в кабинете — там уже приготовлены коньяк, чай, печенье. Выслушивание ценных указаний занимает около получаса, и далее Коркус так же торжественно, постукивая палкой с позолоченным набалдашником, отбывает, причём Гремлин с приятной улыбочкой провожает его до машины. Правда, Даг однажды своими глазами видел, как Гремлин, взяв листок с записями, сделанными Анчуткой, не читая, рвёт его на клочки и выбрасывает в мусорную корзину.