Алан Фостер - Чужой-3 (перевод А.К. Андреева)

Эндрюз многозначительно прокашлялся и раскрыл тоненькую книжку.

— Мы предаем в твои, о Господи, руки это дитя и этого солдата. Их тела расстаются с мраком нашего мира. Они навеки освободились от зла и боли. Избави их души от неприкаянного блуждания, но воссоедини их с душами тех, кто оставил наш мир прежде.

Внизу, у пульта управления плавильной печью, заключенный Трой слушал траурную церемонию по интеркому. Когда Эндрюз дошел до оговоренной ранее фразы, Трой взялся за рычаги и регуляторы на пульте управления. Желтые контрольные огни сменились зелеными. За спиной Троя раздался низкий рев, постепенно он переходил в свист, который становился все более и более высоким. Потом стих и он. Контрольные огни свидетельствовали, что необходимая температура достигнута.

Под ногами тех, кто стоял наверху на мостках, в плавильной печи с ревом бушевало ослепительно-белое пламя. В общем полумраке цеха оно было особенно впечатляющим. Но на этот раз пламя так и не дождалось тонн руды, а возле печи не толпились инженеры и технологи, готовые точнейшим образом отрегулировать параметры процесса восстановления руды, ее превращения в металл и шлак. Теперь пламя лизало голые стенки печи.

Рипли наблюдала за разгоравшимся огнем, и по ее щекам катились слезы. Она не рыдала, не издала ни единого звука — молча переживала свою печаль, свои воспоминания. Были только слезы. Клеменз сочувственно покосился в ее сторону. Ему очень хотелось обнять эту женщину, успокоить, но стесняло присутствие других и в первую очередь Эндрюза, и Клеменз не решился сказать даже пары слов в утешение.

— Дитя и взрослый мужчина покинули этот мир, — продолжал бубнить Эндрюз. — Пусть тела их изувечены, но зато души бессмертны и будут жить вечно.

Начальник колонии замолчал, и заключенные повернулись к Диллону. Тот торжественно, нараспев заговорил:

— Мы, страждущие, можем задать вопрос: почему? Почему наказываются невинные? К чему эти жертвы? Зачем эта боль? Но Господь не дает обещаний, не объясняет причин. Просто одних он призывает к себе раньше, других — позже.

Поднимавшийся из плавильной печи невыносимый жар заставил заключенных, стоявших на стреле подъемного крана, поторопиться. Они раскачали мешки и сбросили их в печь, поспешно отступив туда, где было менее жарко. Мешки несколько раз перевернулись в воздухе, и их поглотило адское пламя. Лишь у края печи на мгновение взметнулся высокий язык огня.

Рипли пошатнулась и, чтобы не упасть, схватилась за руку Клеменза. От неожиданности тот тоже чуть было не потерял равновесия, но, к счастью, удержался на ногах и поддержал женщину. На этот небольшой эпизод обратили внимание все заключенные, но в глазах мужчин была не зависть, а лишь сочувствие. Только Диллон, заканчивая свой панегирик, ничего не заметил.

— Но эти отошедшие в мир иной души никогда не познают тех трудностей, печалей и боли, которые еще не раз встретятся на жизненном пути каждого из нас, кто останется здесь. Поэтому мы с легким сердцем расстаемся с телами умерших. Ибо в каждом семени есть обещание цветка, и в каждой смерти, как бы ни был мал умерший человек, всегда таится новая жизнь. Новое начало.

В морозном, туманном воздухе скотобойни, среди подвешенных на крюках туш что-то зашевелилось. Тяжелая буйволиная туша дернулась, потом бешено затанцевала на цепях.

Никто не видел, как разбухло и раздулось брюхо туши, как расправилась и натянулась шкура, пока не стала походить на оболочку дирижабля. Никто не видел, как в конце концов внутреннее давление будто взорвало шкуру, разбросав по всему помещению куски мяса, жира, внутренних органов, печени, желудка и обрывки кишок, похожие на свернувшиеся в клубок веревки. И что-то еще.

Это что-то приподняло голову, судорожно распрямилось. С врожденной целеустремленностью небольшое чудовище медленно развернулось, знакомясь с обстановкой. Оно уже охотилось: сначала довольно неуклюже, потом все быстрей и быстрей уверенно помчалось по скотобойне в поисках жертвы. Оно обнаружило отверстие в стене, быстро осмотрело его и исчезло в темном воздуховоде.

С момента, когда чудовище вырвалось из туши, и до его исчезновения в воздуховоде прошло меньше минуты.

Закончив речь, Диллон склонил голову. Его примеру последовали другие заключенные. Рипли бросила взгляд на них, потом на плавильную печь, в которой бушевало управляемое автоматами пламя. Она подняла руку, почесала в голове, потом за ухом. Не прошло и нескольких секунд, как ей пришлось почесаться еще раз. Лишь после этого она обратила внимание на свою руку.