Дэн Симмонс - Полый человек

– Ладно, дай мне немного подумать. Ты для меня была не просто воспоминанием или сенсорным восприятием, малыш. Больше девяти лет мы, в сущности, были одной личностью в двух телах. Вот почему, когда ты… вот почему потом я слетел с катушек, пытаясь полностью отключить свою способность к телепатии. Но не мог. Такое впечатление, что я настраивался на все более мрачные волны человеческих мыслей, проваливался в воронку…

Гейл поднимает взгляд от кошки и со страхом смотрит в темноту у ручья. Тьма под кроватью .

– Но если это сон, почему все кажется таким реальным? – спрашивает она.

Джереми гладит ее по щеке.

– Это не просто сон, Гейл. Послушай. Ты была в моем сознании, но не только как воспоминание. Ты была там. В ту ночь, когда ты… Когда я поехал в Барнегат-Лайт… Когда твое тело умерло… ты присоединилась ко мне, перепрыгнула в мое сознание, как в спасательную шлюпку.

Нет, как…

– Подумай, Гейл. Все дело в наших способностях. Полный телепатический контакт. Та сложная голограмма, твоя личность, не обязательно должна была исчезнуть… Ты просто перескочила в единственный подходящий интерферометр во Вселенной… в мой разум. Только мое эго – подсознание, суперэго или как там его, черт побери, называют – позволяет нам сохранять рассудок и отгораживаться от волны наших чувств, не говоря уже о волнах, исходящих из сознания других людей. Та часть продолжает убеждать меня, что мои ощущения – это лишь воспоминание о тебе.

Они молчат, вспоминая. Большая река двух сердец , как говорила Гейл. Джереми видит, что она вспоминает то время, которое он провел в рыбацкой хижине во Флориде.

– Ты была фрагментом моего воображения, – говорит он вслух. – Но только в том смысле, в каком наша личность является фрагментом собственного воображения. Волны вероятности разбиваются о берег чистого пространства-времени. Кривые Шредингера, их графики говорят на языке более понятном, чем речь. Неопределенные аттракторы Колмогорова закручиваются вокруг островов резонанса квазипериодического рассудка среди пенящихся слоев хаоса.

– Думай нормальным языком, – шепчет Гейл и щиплет мужа за бок.

Джереми вздрагивает от неожиданности, улыбается и удерживает кошку, которая собирается спрыгнуть на землю.

– Я имею в виду, – тихо говорит он, – что мы оба были мертвы, пока слепой, глухой, умственно отсталый ребенок не выдернул нас из одного мира и не предложил взамен другой.

Гейл слегка хмурится. Свечи догорели, но ее белое платье и бледная кожа хорошо видны в свете луны и звезд.

– Ты хочешь сказать, что мы в сознании Робби, и это так же реально, как реальный мир? – спрашивает она и снова хмурится.

Джереми качает головой:

– Не совсем. Когда я прорвался к Робби, то попал в замкнутую систему. У бедняги почти не было данных для построения модели реального мира. Насколько мне известно от медсестер, в прошлом он знал только прикосновения, запахи и чертовски много боли… и поэтому, вероятно, не слишком опирался на чувства, поступающие из внешнего мира, когда рисовал свою внутреннюю Вселенную.

Джернисавьен спрыгнула с колен Гейл и потрусила куда-то в темноту, словно ее ждали неотложные дела. Знакомые с повадками кошек Бремены решили, что так оно и есть. Джереми тоже не мог сидеть на месте. Он встал и принялся расхаживать взад-вперед в темноте, стараясь не удаляться от Гейл, чтобы в любую секунду можно было протянуть руку и коснуться ее.

Моя ошибка , – продолжал он, – заключалась в том, что я не понимал… Нет, в том, что я не задумывался, какой силой может обладать Робби в своем мире. В этом мире. Когда я прорвался к нему… собираясь просто поделиться несколькими образами и звуками… он затянул меня к себе, малыш. А вместе со мной и тебя.

Поднявшийся ветер шевелит листья деревьев в саду. Их шелест похож на печальный вздох уходящего лета.

– Хорошо, – говорит Гейл, нарушая молчание. – Мы оба существуем в сознании ребенка в виде пары твоих волновых голограмм личности. – Она с силой опускает ладонь на стол. – И это кажется реальным. Но откуда здесь дом? И гараж? И… – Она растерянно машет рукой, указывая на окружающую их ночь, на звезды у них над головами.

Думаю, Робби понравилось то, что он увидел в нашем сознании, малыш. И он предпочел нашу загрязненную сельскую местность в старой доброй Пенсильвании тому ландшафту, который создал для себя за годы одиночества.

Гейл медленно кивает.

– Но ведь это не настоящая Пенсильвания, да? То есть утром мы не можем поехать в Филадельфию, правда? И Чак Гилпен не познакомит меня со своей новой подружкой, так?