Дэн Симмонс - Полый человек

Ужин еще не закончен, когда Гейл вдруг наклоняется вперед. Где мы, Джереми? Она устанавливает телепатический контакт очень осторожно, чтобы не вызвать головную боль.

Ее муж делает глоток вина.

– Разве плохо быть дома, малыш?

Дома быть хорошо. Но где мы находимся?

Джереми сосредоточенно вертит в пальцах редиску. На вкус она соленая, на ощупь прохладная.

Гейл смотрит на темную линию деревьев по краю фруктового сада. Там мерцают светлячки.

Что это за место?

Назови последнее, что ты помнишь, Гейл?

– Я помню, как умирала, – тихо отвечает она.

Эти слова для него – словно удар в солнечное сплетение. Мысли его путаются.

– Мы никогда не верили в жизнь после смерти, Джереми, – охрипшим голосом продолжает его жена. – Дядя Бадди… «После смерти мы помогаем расти цветам и траве, Бини, а все остальное – горшок с дерьмом…»

– Нет, малыш, – говорит Бремен и отодвигает тарелку с бокалом, после чего наклоняется вперед и дотрагивается до ее руки. – Есть другое объяснение… – Он не успевает ничего сказать, потому что шлюзы его сознания открываются, и они оба тонут в образах, которые он все это время скрывал от супруги. Горящий дом… рыбацкая хижина во Флориде… Ванни Фуччи… бессмысленные дни на улицах Денвера… миз Морган и ее «холодильник»…

– О боже, Джереми… Боже… – Гейл в ужасе отшатывается и закрывает лицо ладонями.

Джереми обходит стол, крепко обнимает ее за плечи и прижимается щекой к ее щеке. Миз Морган… стальные зубы… «холодильник»… анестезия покера… полет на восток с бандитами Дона Леони… больница… умирающий ребенок… контакт… падение.

– О, Джереми! – Гейл всхлипывает, уткнувшись в его плечо. За одно мгновение она пережила все месяцы его ада. Она чувствует его горе и все отраженное безумие этого горя. Они плачут вместе, а потом Джереми поцелуями осушает ее слезы, вытирает ей лицо полой своей рубашки и отстраняется, чтобы налить еще вина.

Где мы, Джереми?

Бремен протягивает жене ее бокал и делает глоток из своего. От амбара доносится хор насекомых. В ярком сиянии луны дом бледной тенью выступает из темноты, а окна кухни мерцают теплым светом от второй керосиновой лампы, которую они оставили внутри.

– Ты помнишь, как очнулась здесь, малыш? – шепчет Джереми.

Они уже поделились друг с другом образами, но попытка описать их словами помогает вспомнить подробности.

– Темнота, – шепчет Гейл. – Потом мягкий свет. Вокруг ничего нет. Покачивание. Меня качают. Держат. А потом я иду. Рассвет. Нахожу тебя.

Джереми кивает и проводит пальцами по краю бокала.

Думаю, мы с Робби. Мальчиком. Думаю, мы в его сознании.

Голова Гейл резко дергается, как от пощечины.

Слепой мальчик…???????? Она оглядывается, а потом протягивает дрожащую руку к столу и хватается за его край. Бокалы начинают звенеть. Убрав руку, Гейл прижимает ее к щеке.

– Значит, здесь все ненастоящее? Мы во сне? Я уже умерла, а тебе только снится, что я здесь?

– Нет! – Джереми говорит так громко, что Джернисавьен ныряет под кресло. В мягком свете звезд и свечей виден ее виляющий хвост. – Нет, – повторяет он, уже тише, – всё не так. Я уверен. Помнишь исследование Джейкоба?

Гейл так потрясена, что не может говорить. Да . Телепатический контакт очень слабый, и ее голос едва различим среди звуков ночи.

Так вот , – продолжает Бремен, силой воли удерживая ее внимание. – Ты должна помнить: Джейкоб не сомневался, что мой анализ верен… что личность человека представляет собой сложный фронт стоячей волны… Нечто вроде метаголограммы, состоящей из нескольких миллионов голограмм поменьше…

Джереми, я не понимаю, как это объясняет…

– Черт возьми, Гейл, объясняет! – Джереми снова наклоняется к жене и проводит ладонями по ее рукам, чувствуя пупырышки «гусиной кожи». – Выслушай, пожалуйста…

Ладно.

– Если мы с Джейкобом правы… и личность представляет собой сложный волновой фронт, который интерпретирует реальность, состоящую из коллапсирующих волновых фронтов вероятности, то личность не может сохраниться после смерти мозга. Разум способен одновременно играть роль и генератора, и интерферометра, но обе эти функции перестают существовать со смертью мозга.

Тогда как… как я могу?..

Джереми садится рядом с женой, крепко обнимая ее одной рукой. Джернисавьен выбирается из-под кресла и прыгает на колени к Гейл, привлеченная теплом ее тела. Оба, он и Гейл, гладят кошку. Бремен продолжает говорить: