Олег Котенко - На берегу зеленого моря, у подножия желтых гор

Оксана жила одна. Муж ее оказался порядочной сволочью и бросил ее с двумя детьми еще десять с лишним лет назад. Ей было тогда всего лет тридцать. С тех пор дети выросли, выучились, разъехались кто куда. Я приходил к ней, когда мне было плохо. Я слишком хорошо ее знал… Она смерила нас довольно подозрительным взглядом. Оно и понятно: что я, что мой спутник выглядели несколько странно. Оба грязные, усталые. — Ну, входите, — Оксана отошла в сторону, пропуская меня в квартиру. — Эх, жаль, баньки нет, — прокряхтел я. — Но горячий душ вполне может послужить ее подобием. И уже потом, вечером, когда мы усадили Федора на кухне пить чай, Оксана спросила у меня: — Это кто? Где ты его нашел? Интерес к мальчикам проснулся, что ли? — Да что вы заладили! Уж ты-то, ты-то! Считай всю жизнь меня знаешь и то за извращенца держишь. Я помолчал, размышляя: „Сказать-не сказать“. Оксана хотела уже извиняться, когда я приложил палец к ее губам. — Я, Оксан, человека убил… Сегодня. По лицу я бы не сказал, что она поверила, но взгляд будто остекленел. — Человека я убил, Оксана, по заказу. То есть… Короче… если бы я не сделал этого, убили бы меня. До нее, кажется, начало доходить, что я говорю серьезно. Оксана так сильно побледнела, что я даже испугался: как бы припадок не случился. — Ты… убил? Ты?! Убил?! — Да, Оксана, только не надо кричать. Я все объясню. Пойми, мне пистолет приставили к ребрам! Она села в кресло, все такая же бледная, приложила ладонь ко лбу. — Я уже и не помню, сколько раз за сегодняшний день терял сознание. Сколько раз меня выворачивало, чистило так, что желчь течь начинала. Я полдня бегал по городу. Нашел этого… — я кивнул в сторону кухни. — На мусорнике каком-то. Видно же, что парень не тот, не из того окружения… — Ты разговор на него не переводи! Я поверить не могу… Как у тебя рука поднялась?! — Если бы не поднялась, опустилась бы навсегда. — Замолчи… Я должна привыкнуть… к мысли, что ты — убийца. Оксана ушла в свою спальню. Я даже не пытался ее остановить, видел, что это бесполезно, она сейчас ничего не услышит. В такие моменты человека лучше оставить в покое, чтобы он не наделал глупостей. Я вернулся на кухню, сунул в зубы сигарету, встал у темного окна. Во дворе горел один фонарь, горел тускло и неуверенно. Вдали мигали огоньки улиц, прожекторов на крышах зданий, еще чего-то… Я стоял и равнодушно пускал дым в форточку. Устал… — У вас… ты сегодня тоже лишился дома, — сказал Федор из-за спины. Я не понял, чего больше в его тоне — вопроса или же утверждения. — Да, навсегда. — Я все… слышал, — виновато сказал он. — Понимаю. — Слышал? Ну и что ты об этом думаешь? Меня заботит мнение четырнадцатилетнего мальчишки. А ведь не так давно я и сам был четырнадцатилетним… — Не мне тебя судить. Он меня удивляет с каждым разом все больше и больше. Ну откуда в его сужденях такая серьезность? — А кому? — Тебе самому. Когда остынешь, тогда и поймешь, прав был или нет. У тебя есть душа ? Душа… То, что в этом мире называют душой, всего лишь портретик на цепочке. Правда, какая-то странная сила в нем все-таки заложена. Человек до тех пор человек, пока не отдал душу, именно этот медальончик. Насколько я знаю, ни у кого из здешних не вызывает сомнения тот факт, что у каждого человека есть душа, и вопрос мальчишки сам по себе подозрителен. — Нет у меня души, — ответил я. — Умерла душа. А это — просто фотография. Какой в ней смысл, сам не пойму. Так, ношу… — Это хорошо. Эти люди слишком уязвимы, у них душа нараспашку. Федор улыбнулся, будто, бросил мне в душу свинцовую гирю. Неужели еще один? — Как ты сюда попал? — прямо спросил я. Тот пожал плечами. — Я понял, что для того мира не подхожу. Знаешь, почему? Потому что хочу стать взрослым. — А зачем? — мне вдруг смертельно захотелось поговорить о чем-нибудь другом, отличном от событий сегодняшнего дня. — Кажется мне, что тогда я стану свободнее… Говорят, это с возрастом проходит, но возраст — любимая отмазка. На него все спихивают. — Это действительно возраст… Ты даже представить себе не можешь, насколько мерзок и грязен… невыносимо грязен мир взрослых. Меня тошнит всякий раз, когда я вижу его настоящее лицо — это жирная, потная, покрытая коростой рожа со слюнявым ртом и выпученными глазами. Федор покачал головой. — Н-не верю… — В мире взрослых убивают! — отрезал я. — Понимаешь, убивают по-настоящему, не как в игре. Я сегодня убил по-настоящему. Убил невинного человека, потому что я — трус и эгоист, потому что цепляюсь за собственную жизнь. И ради нее готов рубить по корень другие… Когда-то я так же цеплялся за свое счастье и ради него готов был разрушить целый мир. Сейчас я понял, что был… не прав. — Сколько ты был ТАМ? — Недолго. Меня выгнали и оттуда. Меня отовсюду выгоняют… Федор помолчал. Потом посмотрел в окно, на часы. — Ладно, наверное, спать пора… — Да, — согласился я. — Пора. Оксана уже, наверное, спит, не стоит ее тревожить. Она сегодня устала с нами. Спокойной ночи. — Спокойной ночи.