Олег Котенко - На берегу зеленого моря, у подножия желтых гор

Очнувшись, я понял, что бегу. Такое вот занятное открытие. Я бежал, судя по всему, уже долго, потому как грудь разрывала одышка. Наверное, это и заставило сознание вернуться в измочаленное тело. Осмотрел себя на рубашке, у пояса, маленькое бурое пятно. Никто и не догадается, что это кровь. Обычное пятно. Может, просто пролившийся сок. Прохожие не смотрели на меня дикими глазами, что несколько удивило меня. Бегущий с закрытыми глазами человек — зрелище, скажем прямо, не совсем ординарное. А если у него с подбородка свисает густая, как патока, слюна, так это вообще повод… Я быстренько завернул в какой-то переулок, где свалился на асфальт. Из легких рванулся кашель, перешел в уже привычную рвоту. Правда, желудок как ни тужился, ничего выдавить из себя не смог. Только тонкой струйкой потекла желчь. Бежать. Надо снова бежать и подальше отсюда, пока жив. Пока на своих ногах. Спрятаться, пока не уложили под землю. Интересно, как они собираются обставить ЭТО? Несчастный случай — пьяный водитель, такой же неудачник, как я, которым не жалко пожертвовать? Или, может, неумелое ограбление? Я бы, естественно, начал сопротивляться, может, и свернул бы одному из наглецов челюсть, а тот в благодарность всадил бы в меня пулю. Нормально. И главное — никто бы не удивился. Таких случаев на улицах не счесть. Но бежать не было сил. Ноги не слушались. Надо было не приходить в сознание. Ужасно — чувствовать, ощущать себя жертвой. Это гораздо хуже, чем остаться в одиночестве. Я еще помнил то пожелание: „Никогда не остаться в одиночестве“. Да, теперь-то оно мне не грозит. Компания найдется. Я все же поднялся на ноги, побрел, не разбирая дороги. Попал в подземный переход. На удивление пустой. Только какой-то парень в грязной рваной одежде, судя по всему слепой, бренчал на гитаре под стихи Гумилева. Я встал рядом, заслушался.

Я выудил из кармана бумажную пятерку, бросил в кепку. Парень смотрел мимо меня. Смотрел… Как может смотреть слепой? Хотя, я так думаю, он видит побольше моего. Я отправился дальше, мимо грязных стен и пустых урн — зато мусор в изобилии лежал на каменном полу. А вослед мне полетел уже Мандельштам:

Я забрел в какой-то совершенно невообразимый район, где были одни мусорные баки да старые, обшарпанные многоэтажки. Из подъездов и окон на меня смотрели пустые глаза, обладателей которых я бы мог заподозрить в любви к уколам или ингаляциям. Мне стало одиноко. В груде тряпья рядом с одним из баков что-то робко шевельнулось. Я пригляделся — сверкнула пара глаз. Живых, острых, не то, что эти наркоманские пустышки. Паренек лет четырнадцати. Я подошел поближе. — Эй, иди сюда, — позвал я. Парень явно не из этого окружения. Одежда более-менее чистая и лицо без признаков дебилизма. Он подошел, но стального прута из рук не выпустил. — Как тебя зовут? — Федор. — Откуда ты? По-моему, это место не для тебя. Он сразу как-то оттаял, расслабился. — Я ушел из дому… Нет, меня выгнали… Я видел, что он еле сдерживается. И мне стало его жалко. Наверное, неблагополучная семья, а пацан, по всему видно, умный. У меня оставались в кармане какие-то деньги. Наверное, надо уйти отсюда, не смотря даже на опасность. — Пошли со мной, — предложил я. — Здесь ночевать не годится. Он посмотрел на меня так… по-взрослому, что стало не по себе. — А ты не это? И вообще, кто ты такой, чего прицепился? Он снова сжал арматурный прут. Я поднял руки. — Тихо-тихо. Все со мной нормально. Я сам сейчас… бегаю. Меня тоже… выгнали. И не думай обо мне ничего такого, я нормальный человек. Он еще долго сверлил меня взглядом, но, наверное, так и не нашел ничего подозрительного. — Ну, пошли. Куда идти-то? — У меня родственники есть, двоюродная сестра жены. Можно у нее переночевать. Все лучше, чем на свалке. Тем более, тут у тебя гораздо больше шансов беспокоиться за… И жизнь тоже. Почему я прицепился к нему — сам не знаю. Почувствовал родственную душу, что ли? Дурость какая-то. Бывает же так, перемкнет в голове — и все.