Людмила Козинец - Пансионат

— Ну и как? — поинтересовался Дан.

— Кошмар какой-то… сам бы не увидел, не поверил бы.

— Это еще не все. Следующий визит — к скульптору Реджелу.

При первом же взгляде на известного ваятеля Тиль испытал потрясение: Реджел был одет в фантастический костюм. Приглядевшись, художник с некоторым колебанием решил, что это военная форма какой-то несуществующей армии. Темный френч переливался мерцающим блеском бриллиантовых звезд орденов, жарким золотом галуна, петлиц, аксельбантов. На высоком челе скульптора лежала печать благородного безумия.

Реджел склонился над огромным столом-планшетом, на котором был воспроизведен фрагмент гористой местности. Применяясь к условиям рельефа, на макете маневрировали две армии крошечных человечков. Палили пушки, трещали барабаны, развевались знамена и штандарты, кавалерия неслась в атаку лавой, сминая фронт, на левом фланге кирасиры брали на штык редут. Под рукой Реджела трезвонили телефоны, и он, срывая трубки, вонзаясь пальцами в кнопки селекторов, рычал басом:

— Разжаловать! Расстрелять перед строем! Гвардию — в прорыв! Поддержать с флангов! Ковровая бомбардировка по рокадам! Огонь по площадям!

И над парадными порядками драгун зловещей каруселью заходили пикирующие бомбардировщики, на головы черных гусар сыпался с неба парашютный десант, «зеленые береты» брали в ножи рейдовую группу разведки.

Увиденное не укладывалось в голове Тиля. Скульптор Реджел играл в войну! Что ж это творится…

Дан не давал времени на осмысление и анализ. Следующим он показал Тилю эссеиста Ронти. Тот, в отличной серой тройке, простроченной красной нитью, удобно расположился за массивным двухтумбовым столом. На оливкового цвета сукне лежал сафьяновый бювар с серебряными застежками, помещался монументальный чернильный прибор, стопка одинаковых папок с черными четкими надписями. Тиль пригляделся: «Личное дело Ядрона», «Личное дело Реджела», Тиля… Дана… Госпа…

Склонившись над бумагами, Ронти внимательно читал — справки, характеристики, расшифрованные стенограммы телефонных переговоров, доносы, послужные списки, выдержки из личной переписки. Потом, вперив: взгляд в потолок, размышлял. Далее, аккуратно обмакнув перо в красные чернила, размашисто писал на уголке папки «Уволить». И переходил к следующему делу.

У Тиля мороз пошел по коже: изысканно воспитанный, тонкий эстет Ронти был страшен, как гигантский паук, притаившийся в скрещении радиусов ловчей сети.

Затем друзья увидели популярного композитора, апологета модерна Демия, который неподвижно лежал на белом диване, впившись остановившимися зрачками в голубую полусферу видеоэкрана, где бесконечно рушились дома, взрывались вулканы, летели в пропасть лошади и автомобили, разбивались самолеты и тонули океанские лайнеры.

— Это он так три недели лежит. Я проверял, — шепнул Дан.

В апартаментах поэта Кертиса был оборудован тир. В пирамидах вдоль стен зловеще отсвечивало вороненой сталью оружие, лучших марок. В отдалении появлялись и исчезали мишени, а Кертис стрелял, стрелял, стрелял… Тиль испугался не на шутку: у мишеней были знакомые лица коллег по Союзу Творцов.

Картина, увиденная в номере известной литературной дамы, метра исторической прозы Тэсси вызывала в памяти времена упадка Второй Империи. Там было удивительно многолюдно. На пушистых коврах, заваленных подушками, возлежали юные очаровательные девушки, одетые в розовые хитоны, увенчанные цветами. Звучала лютня, рекой лилось вино. Из курильниц струился ладанный дым. Метр Тэсси покоилась на шкуре барса. Ее рыжие кудри украшал золотой лавровый венок. У ног расположился меланхоличный юноша с безумным взглядом и лохматой шевелюрой. Время от времени метр Тэсси завывающим голосом декламировала невнятные строки очень плохих стихов, закатывая в восторге глаза. Публика почтительно стихала, потом заходилась воплем, воздавая метру Тэсси божественные почести, осыпая ее лепестками роз. Меланхоличный юноша трепетно целовал край ее лиловых одежд. Тиль поглядел, поглядел на это и прямо спросил:

— Собственно говоря, кто сошел с ума: я или они все? Логичнее предположить, что я…

— Не спеши с выводами. Кто там у нас дальше? Так… Роулиса помнишь, красавчик такой, рассказики для юношества клепает, вспомнил? Роулиса я тебе показывать не буду, мне дороги твои нравственные устои. Я сам больше одного раза не отважился на это глядеть. А вот Сэнни…

— Нет уж, хватит с меня этого зверинца. Что здесь происходит? Кто все это придумал? Почему они — я ж их всех сто лет знаю! — почему они здесь такие? Зачем все это? Какое это имеет отношение к пансионату «Лебедь» и нашему Медицинскому Центру? Это же не лечение, а наоборот! И вообще, черт меня побери…