Вот и покои светлые, коврами убранные, вот и Король-милостивец стоит, солнышко ясное, улыбается:
— Здравствуй, Прекрасная Огородница!
А она реверанс делает, низко-низко приседает:
— Будь и ты здоров вовек, отец наш, повелитель!
Подошел Король, ласково поднял Прекрасную Огородницу и в неизреченной милости своей руку поцеловать пожаловал.
У Прекрасной Огородницы слезы брызнули, дух захватило.
А Король повел ее чай пить. Стол у окна, скатерть серебряная, а на скатерти… и пересказать нельзя: и пирожное тебе, и мороженое, и чай с кофе, и конфеты зефир, и «Фанта» с «Пепси-колой»… (Вот интересно, почему это у Короля телефона не было, а «Фанта» нашлась? Но сказка есть сказка.)
Только Прекрасная Огородница как держать себя знает, на сласти и не смотрит: «Благодарствуй, милостивец, только от стола мы, а к бланманже непривычны. А тебе вот гостинчиком кланяюсь — кочаном капусты да вязкой лука, пучком порея да низкой перцу, артишоками, спаржей, брокколи и топинамбуром. Не побрезгуй, властитель, вели принять да сготовить…»
— Да ну их ко псу, — любезно говорит Король. — Мне анадысь гишпанский граф два бочонка фиников прислал да мартышку ученую, а ты — топинамбур! Темный вы народ, необразованный, и что с вами делать? Академию вам открыть, что ли?
Ну, сидят, чай пьют. Король новости рассказывает. Мол, де, в герцогстве Лимпом безобразия творятся, и хорошо бы то герцогство укоротить. А что Прекрасной Огороднице герцогство то, если она даже и не знает, в какой стороне оно находится? Но сидит, слушает, головой кивает — непременно укоротить надо, а то, ишь, чего!
А Король беседой увлекся, уж и жаловаться стал: и министры подлецы заговоры плетут, и советники дураки — такое советуют! И дворня тащит все подряд. И что ты с этим народом поделаешь! Может, ты, Прекрасная Огородница, вдруг чего подскажешь? Размяк, видать, Король от чая горячего.
А Прекрасная Огородница матушкины наставления вспомнила да тихо так, робко и говорит:
— Прикажи, государь, солдат из города увести. Никакой возможности нету терпеть: хватают, вяжут, в кутузку сажают безо всякого суда и следствия. Опять же грабят — зайдут в дом, подавай, хозяйка, то, подавай се, да служи за столом! Легко ли, милостивец?
Улыбнулся Король снисходительно — ну дура баба, что ты ей втемяшишь?
— Не разумеешь ты государственной необходимости. Обязательно это надо, чтоб солдаты в городе были — для дисциплины и порядку. Вам толечко дай слабину — вы же мне враз какую-нито революцию устроите. А ты, как сознательная моя фаворитка (это по-французскому, ты все одно не поймешь), должна бы разуметь и сочувствовать. Доступно тебе или нет?
— Да понятно, милостивец, чего не понять. Будем, значит, дисциплину блюсти и порядок. А на что, дозволь тебя спросить, на площадь перед ратушей такое невообразимое количество камней нести приказано? По сто булыжников со двора! А каменоломни далеко, а коней-то нету, тачкой много ли навозишь, да и лето сейчас, самая страда…
— И опять же неправа выходишь. Это ж державная надобность! Ты вспомни Старую Башню, что во славу Короля построена?
— Помню, батюшка, очень видная башня и крепкая еще…
— Крепкая! А из моды-то она вышедши! Тут из Парижу намедни архитектор приехал, посмотрел, физиономию скривил — в Европах де никто уж таких башен не держит. Чем это, спрашивается, мы Европы похуже?
— Так, милостивец, может, Старую Башню разобрать, да из ее же каменья новую и сложить?
Аж терпенье у Короля лопнуло, пятнами он пошел, плоеное жабо на шее рвет:
— Ты чего это? Не ты б сказала, так и за решетку немедля! На устои покушаешься? Вот, выясняется, мысли какие в народе бродят! Сегодня вам башню королевскую разобрать, а завтра?.. Смотри у меня!
— Не серчай, милостивец, от простоты это я, сам знаешь — неученая, где мне твою государственную мысль постигнуть! Не серчай…
Поутих Король, лоб платком отер, «Фанты» хлебнул да и успокоился.
Пьют чай далее. Король деликатно с хрустального блюдечка золотой ложечкой рябиновое варенье кушает, а Прекрасная Огородница баранку сахарную белыми перстами ломает. Тоска ее гложет — как быть? Редко Король к себе зовет, следующего раза небось полгода ждать. Позвал — нужна значит. Посидеть, потолковать, про думы свои поведать зовет — отдохнуть сердешному хочется, развеяться. Понятное дело.
А сердце у Прекрасной Огородницы тоже ведь живое, жалеет Короля. Да язык непокорный все спрашивать рвется, про беды и горести Прекрасной Огородницы все выложить хочется, никак его узлом не завяжешь. Да и то сказать — кому поведаешь? Никого в целом свете нет у Прекрасной Огородницы. Все в душе она держит, некому и пожалобиться. Разум кипит, горло перехватывает, а молчать надо: к чему Короля беспокоить, праздник их общий, редкий портить?
Читать дальше