Гавриил Данов - Панихида по Бездне

Вот так проходит его сон. Раз за разом погружение в помойку и скорый путь обратно. Каждый раз его спасает что-то иное. То лёгкий отзвук сквозняка, несущегося сквозь щель в оконной раме, то стук ветки об окно где-то внизу. Все эти спасательные круги лишь звуки обыденного мира, но ему их с головой достаточно, чтобы вырваться из проклятого сна обратно, в проклятую явь. И каждый из этих циклов убивает время. Однажды лишь минуту, а однажды, может быть, и час. Время истекает, а усталость также царапает ржавым гвоздём извилины, всё ближе подводя момент истерики. Повторяющаяся череда, с каждым новым оборотом сильнее раскаляющая нервы.

Его снова выбрасывает на поверхность, но в этот раз он более не способен засыпать. Истёк его сонный счёт. Когда с концами откатывает сон, накатывают воспоминанья. Их клейкая масса заполняет долгие периоды между погружениями. Другими словами, те же сны, но наяву. И этого он тоже не желает.

Получается, что ни туда и ни сюда. И сон отравлен памятью, и явь. Куда же в таком случае податься?

«Оставаться на грани», – нерешительным шёпотом пронеслось в его голове.

Глупая, бессмысленная и невозможная затея. Как ни старайся, вечно не получится. Несмотря на то, что он это понимает и в угоду здравомыслию сам хочет с разбегу окунуться, подсознание его всегда велит всплывать.

Но поздно делать выбор. Прилив памяти прикрыл собою разум.

Дряхлая, надломанная в середине, с проступающими сквозь старый матрас пружинами, но сама по себе прелестная кроватка. Она была безумно неудобной, но потому казалась по-особенному надёжной. Его личной. Такой уникально собственной, что не было в миру второго, кто смог её назвать своей. Она дарила ему укрытие от погони. Закрывала за своим израненным телом, как родная мать. В обители зла и бесчестности она была единственным оплотом теплоты. Переживая очередной день, он зарывался в пыльное одеяло и спешно засыпал, оставляя весь мир за непреодолимой стеной. И сон тогда даровал ему не варево, но бесконечный путь фантазии, пройдя по которому не хотелось просыпаться. Сейчас всё изменилось, теперь укрытий не осталось. Ведь он взрослый. Сны взрослых отравлены. Погружаясь в них, взрослые люди видят фантазию, созданную их памятью и страхами. И такова участь каждого, ведь все вырастают, все окунаются в проблемы. Но меж тем он хорошо помнит, как прелестно было ложиться спать в ожидании нового приключения, ограниченного только рамками его собственного желания и воображения. Когда желания замещают заботы, а воображение – память, тогда ты становишься взрослым.

Недвижимое положение привело к очевидной развязке. Затекло тело. Бок полнится мурашками, и не теми, что оставляют гусиную кожу, а теми, что щипают, как гусиный клюв. Нестерпимый фейерверк, отводящий далеко назад попытки спать. Нужно повернуться, но если повернётся – взбодрится. Он переживал это не раз. Обычный мелкий дискомфорт, устранив который лишаешь себя сна ещё на долгие мгновения. Значит, либо комфорт и ещё несколько часов бессмысленной болтовни в голове, либо дискомфорт и негодование. Два зла, из которых не выберешь меньшее.

«Нужно повернуться, укутаться в одеяло и просто уснуть», – прозвучал опрометчивый голос из неизвестных уголков разума.

«Вот так, значит, просто? – сдавливая в себе гневливую иронию, подумал он. – Иди ты НА ХРЕН!»

Крик отразился в нервах. Спазм вальяжно пробежался по всей длине тела, заглядывая в ответвления на пути, и остановился в большом пальце правой ноги, заставив его слабо дёрнуться. Лёгкая дрёма вмиг слетела с него, как шёлковый платок. Все самые мельчайшие надежды на сон сошли, как их и не было.

– Твою мать! – выругался он в полный голос в звенящую тишину. Рванул с кровати, да так сильно, что задел ногой провод от часов, те слетели с грохотом на пол. Мир вокруг ревёт пронзительным криком. Он вопит то едва слышно, приглушённо, то во весь голос, отправляя звенящие сгустки куда-то на улицу, где они расходятся волнистым эхом. Нервы ведут его вокруг комнаты. Он вздёргивает руками, сжимая пальцы в кулаки и снова разжимая. Будто бы срывая что-то в воздухе и бросая на пол. Глаза вертятся вокруг, едва прикрытые веками. Он не может больше так. Не хочет думать об этом. Его тошнит. Он хочет вопить.

Останавливается. Голова покрывается рябью. Где-то среди этих шумных облаков возникает решение, к которому он прибегает чаще, чем хотел бы.

«Шкаф», – с облегчением звучит в мыслях.

Марионеткой разворачивается в воздухе. Едва касаясь пола, летит вдоль комнаты к громадному деревянному «медведю», скалящему ручки из темноты. Двери распахнулись, перед ним едва заметный лунный глянец мелкими бликами отражается в стекле. Он хватает первое, на что натыкаются его пальцы. Крышка слетает на пол, вырванная зубами. И вот уже невидимая жидкость льётся в пропасть. Секунда, две – и дно бутылки оголяется перед его глазами. Он не понимает. Не чувствует ни запаха, ни вкуса. Лишь горечь на языке. Загнанный ум выносит тревожное предположение.