Владимир Свержин - Закон Единорога

– Ну а ты, добрейшей души человек, проникся, – саркастично ответил я.

– Да, я проникся, – гордо отозвался гайренский менестрель – И монополизировал торговлю лоскутками И каждый, заметь, идет по солиду За вычетом расходов на материал и работу портных, чистой прибыли у нас уже пятнадцать солидов, – торжествующе подытожил он.

– А у тебя как дела?

– Я нажил себе сегодня еще одного смертельного врага, – устало ответил я. – Сережа, я был бы рад очутиться дома.

– Ща, нет проблем Вальдар, погуляй еще минут десять, лоскуты уже заканчиваются… – просительно добавил он.

Я молча отключил связь, сворачивая в ближайший переулок. За своей спиной я услышал:

– Все, господа! Лоскутов больше нет! Расходитесь! Мы закрываемся!

Попав наконец в отель, я был атакован двумя раскрасневшимися от радости подругами, которые наперебой начали демонстрировать свои новые наряды. Я старался выглядеть галантным и веселым, наговорил Лауре и Инельгердис кучу комплиментов, однако обе девушки сразу почувствовали мое тягостное настроение. Инельга велела подавать ужин и под каким-то предлогом тактично убралась из комнаты, оставив нас наедине.

– Что-то случилось, милый? – встревоженно спросила моя невеста.

– Да, – кивнул я. – Я передал письмо Филиппа Августа королеве…

– И что? – тревожась все больше, поинтересовалась Лаура – Катарина.

– Пока не знаю… – задумчиво произнес я, привлекая ее к себе и гладя по мягким кудрям. – Но нам как можно скорее надо ехать в Арагон.

– Завтра вечером дядя Раймунд устраивает празднества в нашу честь… – просительно глядя на меня снизу вверх, протянула принцесса. – Я так хочу поучаствовать в них…

– Да, – утвердительно кивнул я. – Конечно. Мне не хотелось участвовать в празднествах. Больше всего в эту минуту я желал схватить в охапку свое черноглазое сокровище и, вскочив в седло, мчаться, сломя голову, туда, где мы могли рассчитывать на от носительную безопасность, – в Барселону. Ибо из всех опасных хищников, встречающихся в природе, самыми опасными была и остается оскорбленная несчастная женщина. А Элеонора французская, кроме того, что являлась королевой, была, безусловно, незаурядной личностью. Но моей прекрасной принцессе так хотелось показать тулузцам новые платья…

Следующий день начался поздно. Поднявшись где-то около полудня, я узнал, что одно высочество, как истинная испанка, заявив, что во время сиесты просыпаться бессмысленно, валяется в постели, второе же, примерная дочь вестфольдского народа, с самого утра терроризирует торговца лоскутками и требует от него фехтовальных упражнений.

Посвятив весь остаток дня сборам, ввечеру мы, принаряженные и благоухающие, словно майская клумба, отправились во дворец Раймунда Тулузского. Правда, мне стоило больших трудов уговорить Инельгердис не оставлять меня в сей трудный час.

– Не пойду я туда! Чего я там не видела! – упрямилась моя сестра.

– Ну, Инельга, мало ли… Там весело будет… Музыка, танцы, – неубедительно уговаривал я упрямого отпрыска рода Камдилов.

– Там этот придурок будет! – уже конкретнее выразилась моя сестричка, гневно сверкнув глазами. – Я не могу, когда он на меня так смотрит!

– Ну и что? – сочувственно кладя руку ей на плечо, спросил я.

– Я на местное рыцарство вообще без содрогания смотреть не могу. Но этикет есть этикет. К тому же кто-то, кажется, что-то говорил про благопристойность?

Двор графа Тулузского поражал великолепием и пышностью Куртуазные кавалеры, увешанные музыкальными инструментами, шарфиками и рукавами от платьев дам своего сердца, и сами дамы, томно вздыхавшие и закатывавшие глаза по малейшему поводу, заставляли меня с ностальгией вспоминать суровую простоту северных нравов.

– Прэлэстно, прэлэстно, – отбивался Лис от молодых дарований, сующих ему под нос свежесочиненные сирвенты и требующих одобрения. На левом фланге с мрачной безысходностью во взоре и рефлек-торно – дружелюбным оскалом держала оборону Инельга.

– Моя дама смотрела на меня с такой нежностью, – декламировал Пейрэ де Уэска, стоя в непосредственной близости от нашей группы, – что казалось, будто сам Бог улыбается мне. Один такой взор моей дамы, дслдя меня счастливейшим на свете, приносил мне больше радости, чем попечительнейшие заботы 400 ангелов, что пекутся о моем спасении.

При этом пылкий юноша старательно не смотрел на предмет своего обожания, что, как я понял, являлось высшим пилотажем в этом обществе. Комфортно здесь себя чувствовала одна принцесса: она танцевала, мило улыбалась рыцарям, в общем, веселилась от души. После роскошного ужина граф Раймунд Тулуз-ский громогласно объявил, что по случаю прибытия высоких гостей и «чудесного избавления своей племянницы из лютого плена» назначается состязание трубадуров. (Лис, записавшийся в свору выступающих под таинственным именем шевалье д'Эсхар, язвительно прокомментировал происходящее странным: «КСП»!)