Георгий Гуревич - Под угрозой

Но Мэтью воспротивился:

— Нет, ты не бросай нас, дружище Ал. Без тебя будет еще труднее. Наши фермеры недоверчивы. Слушая нас, они думают: «Этот сладко поет, что-то он хитрит. Кто знает, какой трест подослал его, чтобы выманить нашу землю задешево». А про тебя так не скажут. Все понимают, что русский не может быть подослан трестом.

Грибов только головой покачал:

— Ну и ну!

Он уже не сказал: «у нас такого быть не может», только подумал так, но Йилд, догадавшись, вскипел неожиданно:

— Мне надоело, — вскричал он, — надоели эти «ну и ну», «у нас — у вас». Как будто я на стадионе, где одни болеют за красных, а другие за полосатых. В конце концов я не умру, если полосатые пропустят мяч в свои ворота. Я не азартный игрок, я взрослый человек, солидный, семейный. У меня трое детей, сытых и здоровых, у меня прелестная жена, я могу одевать ее, как картинку, у меня собственный домик. Поглядите, как я обставил его, найдите в моем доме пылинку. Я не отвечаю за всю грязь, какая есть в Штатах. Ну хорошо, пусть я родился не в первой стране мира, мне и тут живется неплохо.

— А мне плохо, — мрачно заметил Мэтью. — Я хочу жить в первой стране. И я еще разберусь, почему это мы упустили первенство.

Семь месяцев до катастрофы!!!

Весь мир восхищен американской деловитостью:

24 (двадцать четыре!!!) скважины заложены в Калифорнии!

Мы сомнем землетрясение, — сказал наш Мэт. — Будьте уверены, мы ПРОДЫРЯВИМ КОРКУ ВОВРЕМЯ!

Сомневаться в милосердии божьем безнравственно и греховно.

Проект все же был принят, работы начались. Двадцать сверхглубоких скважин бурились вдоль восточного края долины, у подножия Сьерры-Невады. Кроме того, еще четыре скважины сооружались на западе, над гранитными массивами («шипами» назвал их Грибов). Эти последние скважины предназначались для того, чтобы позже, когда плита перекосится, взорвать гранит и обеспечить плавное опускание долины, предупреждая следующее землетрясение. Тут можно было бурить и позднее, но Мэтью сказал: «Давайте делать все сразу. Двадцать или двадцать четыре разница невелика, но зато мы просим деньги один раз, а не два. Год спустя, когда опасность минует, нипочем не выпросишь».

На скважине Оровиль авария — ловят обломившийся бур; на Грасс-Вэлли рекорд — надо узнать, как добились; на Амадор сплошной гранит — застряли, еле движутся, на скважине Йосемит застыл жидкий металл, надо отогреть его, чтобы не сверлить сначала. И Мэтью носился с одной скважины на другую, с востока на запад, с севера на юг. С ним мчался Грибов, чтобы проверять и наставлять глубинометристов. Возвращались они обычно за полночь, и тут, когда до города оставалось еще полтора часа езды, на повороте дороги появлялся уютный голубой домик.

Это был домик Йилда. Грибов принял наконец приглашение, а приняв однажды, зачастил с ночевками.

Йилд не хвастался, в доме не было ни соринки. Блестели вымытые полы, блестели пластмассовые стены, шкафчики, столики, а пуще всего блестела кухня с белым холодильником, белым столиком, белой стиральной машиной. Была еще тут белая чудо-печь, способная самостоятельно варить яйца всмятку, поджаривать тосты, и печь яблочные пироги по заданной программе.

Близких друзей принимали на кухне, тут их кормили яичницей и пирогами. И Йилд горделиво посматривал на гостей:

— Сознайтесь, есть у вас такая чудо-печь? Есть такая кухня? Такая стиральная машина? Такая жена?

После ужина гостей переводили в кабинет Йилда, он же служил гостиной. Бетти, жена Йилда, моложавая и румяная, как муж, отводила детей спать, а затем, вернувшись, включала радиолу и танцевала с мужем, томно положив голову ему на плечо и полузакрыв глаза.

Тишина. Уют. Благополучие. Ну что могло потревожить эту милую пару, поколебать ее спокойствие, уверенное счастье?

Сильное землетрясение сразу разрушает наиболее привычные наши ассоциации: земля — самый символ незыблемости — движется у нас под ногами… и этот миг порождает в нашем сознании какое-то необычное ощущение неуверенности, которого не могли бы вызвать целые часы размышлений…

…я высадился в Талькауано, а затем поехал в Консепсьон. Оба города представляли самое ужасное, но вместе с тем и самое интересное зрелище, какое я когда-либо видел… Развалины лежали такой беспорядочной грудой, и все это так мало походило на обитаемое место, что почти невозможно было представить себе прежнее состояние этих городов… В Консепсьоне каждый дом, каждый ряд домов остались на месте, образовав кучу или ряд развалин, но в Талькауано, смытом огромной волной, мало что можно было различить, кроме сплошной груды кирпичей, черепицы и бревен…