— Ваши намерения формируются прежде, чем вы начинаете говорить. На Земле вам требуются слова, поскольку телепатия у вас развита довольно слабо. Мы легко считываем намерения. Попытайтесь.
Карлсен стал смотреть ему в глаза, испытывая неудобную пассивность вроде той, когда зубной врач велит открыть рот. Буквально через секунду К-10 сказал:
— Хорошо. Мы понимаем.
— Трудно представить, — растерянно проговорил Карлсен.
— Вы забываете, что мы улавливаем ваши намерения, а не ментальные образы.
Теперь в глаза Карлсену неотрывно смотрели оба каджека. Это длилось с полминуты. Наконец сенгид качнул головой.
— Я так и думал. Вы и есть боркенаар. Получается, оставаться здесь вам нельзя. Вам надо идти до конца.
— До какого именно?
— Не знаю. Одно ясно: на эту планету вы попали не просто постигать. Вам здесь уготована какая-то иная роль.
— Может, я ее уже отыграл (вспомнилось о Ригмар, о женщинах Хешмара).
— Нет. Предстоит еще что-то.
При этих словах как-то странно перехватило дыхание — не то от радости, не то от тревоги. К-10, видимо, это почувствовал.
— Будьте по-прежнему бдительны. Опасность гибели еще не миновала.
— Крайски думал, ночь еще не кончится, как меня не будет в живых, а я вот он, живой-здоровый, — возразил Карлсен, дивясь собственной самонадеянности.
— На Земле ночь еще не кончилась, — заметил К-10. — Время там движется медленнее, так что до рассвета еще далеко.
— И куда же мне теперь идти?
— Туда, где вас ожидают.
— Это где?
— В Гавунде.
Прозвучало зловеще, эхом отразившись под сводами.
— Как же я туда доберусь?
— Тем же способом, что и сюда.
— Но ведь я не знаю, как это у меня получилось. — Еще не закончив, Карлсен понял, что лишь пытается оттянуть неизбежное.
— Значит, надо научиться, — сказал сенгид.
— Рад бы. Но как?
— Я покажу. Но прежде один совет. Гребиры опасны и коварны. Не следует слишком им доверять. К счастью, они настолько заняты собой, что не умеют толком проникать в чужие умы.
— А что, если они захотят узнать про Серию? — вскинул голову Карлсен.
Ответил К-10:
— Чтобы скрыть от них мысли, постарайтесь секунду-другую не думать ни о чем. Упорствовать у них нет терпения. Люди в их понимании немногим отличаются от скота.
— Ну ладно, пора, — прервал сенгид. — Попытайтесь в точности вспомнить, как вы попали в Сорию.
— Прислонился к джериду, расслабился…
— Вы расслабились — кивнул К-2. — Расслабляясь, вы всякий раз погружаетесь в собственный ум. В том и секрет. Первое, что открывается при глубоком погружении, это что время нереально. Время — лишь очередное название процесса в физическом мире. Чувства внушают вам, что настоящее у вас реальнее, чем прошлое. Тем не менее в определенные моменты озарения вы знаете, что детство у вас так же реально, как и настоящий момент. На еще более глубоком уровне вы начинаете сознавать, что пространство столь же нереально. Ваш дом на Земле так же реален, как и Сория, просто чувства внушают вам, что Сория реальнее, чем Земля. Чем глубже вы погружаетесь в ум, тем четче сознаете, что это не так. Чувства вам лгут — не потому, что обманчивы сами по себе — просто энергия у вас чересчур слаба, а чувство реальности слишком сужено.
Вы должны опуститься до уровня ума, где становится известно, что пространство и время нереальны. Когда вы до этого уровня дойдете, чувство реальности перенесет вас, куда вам заблагорассудится.
Карлсен покачал головой.
— Но препроводили меня сюда джериды леса Сории. Без их помощи я бы понятия не имел, куда податься.
— Не совсем так. Есть еще более глубокий уровень ума, сознающий остальную Вселенную. Он и направляет куда нужно.
— А как мне приступить?
— Закройте глаза и опускайтесь вглубь себя.
— И что потом?
— Попытайтесь. Мы поможем.
Закрыв глаза, Карлсен после глубокого вздоха легко восстановил внутренние покой и уверенность, держащиеся под поверхностью сознания. Все равно, что превратиться в воздушный шар, с медлительной плавностью скользящий среди безмолвной выси. На Земле за таким состоянием тотчас последовал бы сон, однако эксперимент с кристаллом придал новую сноровку.
— Думайте о Гавунде, — прозвучал внутри голос сенгида.
Карлсен вызвал картину кроваво-алого проезда черных трубчатых небоскребов. При этом почувствовалось, как каджеки усиливают образ, придавая ему неожиданную четкость. Стоило этим ментальным картинам совместиться, как город стал вдруг до странности знаком — каждая улица, каждая площадь. И то, что расположен он как-то по спирали, среди черной как уголь лысой равнины.
Читать дальше