Колин Уилсон - Пустыня. Крепость.

Холодный утренний ветер легко коснулся плоского камня, закрывающего вход в пещеру, и Найл приник ухом к щели, напряженно вслушиваясь. Всякий раз в такие мгновения ему казалось, что перед глазами вспыхивает крохотный солнечный зайчик, а все вокруг внезапно замолкает и каждый звук становится особенно четким.

Вот сейчас, к примеру, он ясно слышал тихий шелест крупного насекомого, спешащего по песку. Проворство едва ощутимых движений подсказывало, что это фаланга, а может, и паук-верблюд.

Вот насекомое мелькнуло в поле зрения. Точно, паук; мохнатое туловище, похожее на бочку, в непомерно больших челюстях – ящерица. Миг, и его уже нет; опять тишина, только ветер монотонно шумит в колючках кактуса-юфорбии. Впрочем, благодаря насекомому Найл узнал, что хотел: поблизости нет ни скорпиона, ни жука-скакуна. Паук-верблюд ненасытен, он будет жрать, пока не раздуется так, что не сможет пошевелиться. А этот шустрый, явно еще голодный. Окажись неподалеку хоть какая-нибудь добыча, паук бросил бы недоеденную ящерицу и кинулся на очередную жертву. Осторожно, стараясь не делать лишних движений, Найл смахнул песок и ловко выбрался наружу.

Солнце едва поднялось над горизонтом, ночной холод еще не развеялся, но ждать больше было невмоготу.

Метрах в пятидесяти, возле кактусов, росло вожделенное растение уару, зеленая плоть которого, толстая и податливая, как мочка уха, накапливала росу и удерживала ее.

Вот уж полчаса Найл, жадно облизывая пересохшие губы, мечтал о том, как ледяная влага остудит горевшее от жгучей жажды горло. Вода у них в жилище имелась – та, что таскали из-под земли муравьитрудяги, – но рыжая, с противным привкусом железа. Холодная роса уару по сравнению с ней – это просто нектар. Опустившись у чаши растения – двух сведенных воедино листов – на четвереньки, Найл ткнулся в нее лицом и сделал первый глоток – долгий, медленный, сладостный. От удовольствия его мышцы задрожали и расслабились. Ледяная вода для жителя пустыни – едва ли не величайшее из наслаждений. Как ему хотелось выпить все до последней капли, но он знал: этого делать нельзя. Мелко сидящим корням уару влага необходима для жизни; если осушить ее, растение погибнет и одним источником воды станет меньше. Найл нехотя оторвался от чаши, однако уходить не спешил, а все смотрел на прозрачную воду, будто впитывая ее глазами, и чувствовал, как душу заполняет прохладная волна восторга. Он вспоминал (хотя это была странная память, чужая, унаследованная от дальних предков) о золотом веке, когда воды было вдосталь, а люди ни от кого не прятались.

Глубокое умиротворение спасло Найлу жизнь. Подняв голову, он вдруг увидел шар, скользящий по призрачно-бледной восточной части небосклона.

Шар двигался к нему, быстро покрывая разделяющее их расстояние в полмили. Найл мгновенно, не успев даже этого осознать, подавил в себе безотчетный, слепой ужас, глубокий, как инстинкт. Не будь он только что так спокоен, ему ни за что не удалось бы так быстро взять себя в руки.

Но теперь юноша почти сразу сообразил, что его скрывает тень гигантского кактуса-цереуса, возносящего толстые стебли на высоту в десяток метров, а смуглое тело, вполне вероятно, было и вовсе неразличимо на фоне темного западного горизонта, еще не высветленного лучами солнца. Единственное, что могло его выдать, это инстинктивный ужас. А подавить его ох как непросто: ведь шар несся прямо на него, и угнездившаяся там тварь, кто знает, может, и заметила добычу.

Найл мельком подумал о семье – там, внизу, в пещере. Хорошо, если они все спят.

Между тем шар опустился ниже, завис почти над головой, и тут Найл впервые в жизни ощутил угрозу, излучаемую пауками-смертоносцами. Будто чья-то чужая воля – непреклонная и враждебная – хлестнула по пустыне, подобно лучу прожектора, пронизывая каждую выемку, каждое затемненное углубление, нагнетая ужас, пока тот, переполнив душу человека через край, не хлынет верхом, словно раздирающий горло истошный вопль. Найл старался не смотреть вверх, он уставился на чашу уару, пытаясь уподобить ум чистой, недвижной глади воды. И именно в этот миг испытал небывалое ощущение. Он будто почувствовал душу уару, пассивную зеленую душу, единственное стремление которой – пить, поглощать солнечный свет и оставаться живой. Одновременно с этим он ощутил и более стойкие – даже можно сказать, надменные