Сергей Боровский - Школа

Он исписал мелким почерком пятнадцать страниц, тезисно оформляя материал и в остальном полагаясь на собственную память и сообразительность. Теперь лекция лежала перед ним, как на ладони, и он поразился лишь тому, что не видел и не понимал её грандиозного значения раньше.

Имея на руках готовый материал, он отправился к директору.

Памятуя о том неловком случае, раны от которого ещё не успели зарубцеваться в его душе, он предварительно уточнил у специально отловленного Станислава Артемьевича, когда, по его мнению, удобнее будет нанести визит директору школы, получил правдивый ответ и вошёл в приёмную, громко постучав и выждав приличное время.

Хозяин кабинета оказался на месте, как и его секретарша, но они занимались вполне себе обычными делами — каждый своими.

- Ну, вот! - обрадовался новости Анатолий Сергеевич. - А вы стращали нас и пугались сами. Преждевременно, как выясняется. Когда вы готовы будете огласить материал?

- Да хоть сегодня! - бодро ответил Волков.

Признаемся, была у него задняя мысль о том, что чем скорее он выполнит эту миссию, тем скорее его освободят. Кто и от чего — это другой вопрос. Весьма неясный.

- Тогда сразу после ужина? Часиков в семь?

- По рукам!

Рук они, конечно, жать другу другу не стали.

--

В актовом зале народу набилось под завязку. Мало того, что заняты были все кресла и стулья, поставленные между рядами, так ещё и вдоль стен стояли зрители, и на балюстраде, предназначенной только для осветительной техники.

Виктор Игнатьевич почувствовал в себе легкое волнение. Да, давненько он не баловался выступлениями на публике. Тем более, перед такой требовательной — в том он не сомневался. Но волнение это куда-то улетучилось, едва он откашлялся и произнёс вступительные слова.

Ему поставили трибуну на сцене, заботливо снабдив её графином, полным воды, и гранёным стаканом. В глаза не били лучи юпитеров, но мягкий свет софитов освещал равномерно всё помещение, так что он мог разглядеть в зале отдельные лица.

- Тема моего сегодняшнего доклада, - объявил он притихшей аудитории. - Справедливость. Вместе с вами, я попытаюсь ответить на вопрос о том, что это такое, и какое значение имеет это понятие в человеческой жизни.

Дети зашевелились, переглядываясь. На них зашикал кто-то из преподавателей.

- Если мы обратимся к энциклопедическому словарю, то он скупо поведает нам, что справедливость — это «понятие о должном, содержащее в себе требование соответствия деяния и воздаяния». Со времён Древнего Востока и Древней Греции справедливость рассматривалась как внутренний принцип существования природы, как космический порядок, отразившийся и в социальном порядке. Ничего не имея против такого толкования, я, тем не менее, сразу подчеркну, что в реальной жизни найти подтверждение только что озвученным постулатам не так-то легко. Достаточно просто оглянуться вокруг и увидеть детей, сгорающих под напалмом, стариков и женщин, умирающих в лагерях смерти, и, наконец, многочисленные эпидемии, в которых просто гибнет всё живое без разбора. Справедливо ли это? Так ли оно и задумывалось мудрой природой или Господом Богом?

Он сделал паузу, чтобы перевести дух.

- Если же пойти дальше и попытаться, шаг за шагом, продвинуться к источнику всего и вся, что окружает нас этом мире, то мы неизбежно и с удивлением придём к осознанию, что уже в самом факте рождения человека кроется чудовищная несправедливость. Она заключается в том, что он появляется на свет без всякого на то согласия с его стороны, но уже с целым ворохом претензий к нему со стороны Мироздания. Опять упомяну здесь невинных детей, не успевших ещё согрешить, но уже познавших на себе беспощадную руку возмездия. Кого и за что, хотелось бы спросить. В счёт ли будущих своих мерзких деяний, ещё не совершенных, они наказаны напалмом? И если напалм помешает им их совершить, то в чём тогда их вина? Быть может, мы не видим более крупной, так сказать, картины? Допустим, погибая сами, они спасают этот мир от более чудовищных катаклизмов. Либо они немедленно попадают в пресловутый Рай, избегая таким образом страданий, которые достанутся выжившим. Но тогда возникает другой вопрос: кто и по каким критериям определяет, кому из них и куда начертана дорога?

Волков заметил в зале какое-то движение. Это Станислав Артемьевич, нарочито громко зевнув, покинул собрание, бормоча себе под нос что-то невнятное. На него, впрочем, не обратили внимания.