Сергей Иванов - Кентавр на распутье

Я даже вздрогнул: настолько изменился его голос, – круто обернулся, хватаясь за рукояти. Где-то я уже слышал эти интонации, причем недавно. И кстати, как раз началась ночь.

Но нападать гигант вроде не собирался. Даже не смотрел на меня, будто опасался спровоцировать стычку. Размеренным шагом прошел мимо, остановился вплотную к провалу, развернулся ко мне.

– Одолжи-ка меч, – попросил он. – Не пугайся, не по твою душу.

Помедлив, я протянул клинок рукоятью вперед. Аккуратно Арий принял его, ловко крутанул пальцами, направляя острие на себя, и мощным нажимом вогнал в грудь – как раз против сердца. Нормальный человек рухнул бы тут же, но гигант еще вынул меч и уронил ближе ко мне, качаясь на слабеющих ногах.

– Твое, – выдавил он вместе с кровавыми пузырями и слабо улыбнулся, довольный, что снова возвращает чужую вещь. – Извини, запачкал.

Мерными толчками кровь изливалась из открытой раны, стекая по телу на пол, впитываясь в костяной гравий.

Проклятие, что натворил этот дурень!

Я даже дернулся, чтобы поддержать Ария, – но не успел.

– Думаешь, мне не жаль? – прозвучал сзади другой голос, но совершенно с теми же интонациями. – А иначе что это за жертва!

Вот теперь я наконец выхватил «гюрзу» и крутнулся к темной фигуре, возникшей у входа словно по волшебству. После Ария она показалась маленькой, хотя по человечьим нормам могла считаться высокой. Вдобавок ее габариты скрадывал плащ-невидимка, спадая до пола. По-моему, и с этим парнем я сталкивался на днях. Вот он был тут настоящим бойцом – при том, что лишнего внимания не привлекал. Наверно, и привилегий побольше.

– Хотя он был слишком шустрым для работника, – продолжал пришелец, игнорируя направленный на него пистолет. – Брачок-с, слабое звено. Глядишь, и выманили бы его наверх, затем и в сторону. Лучше не рисковать, а? Хочешь не хочешь, а дефектные органы приходится отсекать.

Не выпуская его из-под прицела, я сместился к стене, чтобы не оказаться меж двух врагов. Тем более из провала словно бы выползал смоляной дым, обволакивая оцепеневшего исполина, – слишком густой для обычного газа или даже взвеси. Пожалуй, больше это походило именно на поток смолы, какой она могла сделаться в невесомости. Так это и есть пресловутый Бог?

И я наконец вспомнил, чьим интонациям подражал «невидимка»… если подражал.

– Имеешь в виду и этих тоже? – спросил я, кивая на него. – Как окрестил ты своих солдат: храмовниками? Этакий боевой орден!

– Сообразил-таки? – хихикнул тот. – Ночь вытворяет странные штуки!

– И «рождает чудовищ».

– Как посмотреть, мой друг, как посмотреть, – благодушно парировал он. – Надо быть терпимей к иным формам жизни.

– К тем, что взрастают на наших трупах, пьют нашу жизнь? Не много ли требуешь, толстячок!

Ночной воин был сухощав, однако прозвищу не удивился, принял за должное. Что ж выходит: Калида впрямь сделался «вездесущ и всевидящ»? Вдобавок неуловим, потому как скачет по чужим сознаниям яко блоха.

– Ты лучше с Ним потолкуй. – Он кивнул на смоляной пузырь, занявший уже четверть комнаты и продолжающий разрастаться. – Не зря ж Его вызвали, да еще за такую цену!

– Это джинн, да? – спросил я. – Он что, желания исполняет или отвечает на вопросы? А если его угостить гранатой?

– Даже не пробуй, – предостерег посвященный. – Ему-то начхать, а вот тебе может не поздоровиться.

– Пресечешь, что ли?

– Только не я. В Храме не дерутся.

– И не гадят, да? Лишь убивают.

Однако пистолет пока убрал в кобуру.

– Ну взгляни на Него, не бойся! – призвал Калида. – Это ведь не твоя жертва, а потому Он не возьмет тебя. Зато сможешь оценить сам, без посредников. Ну и… тебя вывернут наизнанку.

Кто сказал, что я боюсь? Сейчас-сейчас… Хотя, конечно, страшновато.

– Если это исповедь, то почему б тебе не убраться? – спросил напоследок.

– Никто не узнает, о чем вы будете говорить, – откликнулся Калида. – Ни свидетелей, ни помех. Пока ты с Богом, тебе ничего не грозит.

– Если не считать его самого.

– Ну же, вперед! – подстегнул он.

Но я и сам уже вперился в смоляную громаду. Все равно этого не избежать, если хочу понять.

Сперва не увидел ничего, кроме зияющей бездонной черноты, от которой кружилась голова и дрожали колени. Влекло это посильнее бездны – сейчас я понимал Одиссея, привязавшегося к мачте, чтобы послушать сирен. Кажется, я пытался, но уже не мог отвести взгляд, мир вокруг вращался и плыл, все быстрее уносясь назад, а меня будто затягивало в радужную трубу, по которой можно лететь вечно.