Антон Антонов - Пепел наших костров

– Дьявол вошел в его сердце, сатана смутил его душу. Так вините дьявола и проклинайте сатану, ибо человек слаб, а нечистый силен. Молитесь о душе грешника, и он избавится от наваждения диавольского, молитесь о нем – и он очистится.

А Стихотворец в это время, изнемогая от боли, пытался встать, восклицая:

– Они придут за мной! Мне надо бежать!

Но снова падал на постель и никак не мог успокоиться, пока Серафим не сказал ему:

– Не бойся. Господь не допустит врага в святое убежище. А я не отдам тебя в руки одержимых сатаною.

Стихотворец боялся вовсе не дьявола, но эти слова успокоили его, и в последующие часы он только тихо стонал, потому что удар дубиной по плечу был все-таки очень силен.

Восставшие крепостные Александра Сергеевича Стихотворца с упоением разносили в клочья фазенду рабовладельца Балуева и за этим занятием неожиданно вспомнили, что усадьба их собственного притеснителя осталась неразгромленной. Эта очевидная несправедливость ввергла их в настоящее неистовство, и они, самовольно покинув войско, поспешили назад, чтобы не дать Стихотворцу уйти.

Однако крепостных ждал полный облом. Когда они, усталые и голодные, добрались до места, выяснилось, что их кто-то опередил. Скотину, которой и так было немного, увели подчистую, усадьбу сожгли, а по полям и огородам будто Мамай прошел.

Утолить голод было нечем, и жажду тоже, потому что в колодец бросили мертвеца, а река лежала далеко в стороне, у скита.

Вспомнив про скит, крепостные возрадовались. Наверняка у монахов есть запас продовольствия, так что будет чем утолить голод и жажду.

– Айда к монахам! – крикнул атаман бывших крепостных, и ватага, собрав последние силы, устремилась к реке.

Иеромонах Серафим вышел им навстречу с иконой Богородицы в руках и издали громким, хорошо поставленным голосом задал первый вопрос:

– Что вам надо?

– Не бойся, не тронем, – ответил атаман, опуская руку, в которой был зажат здоровенный топор.

– Я не боюсь, – ответил священник, поднимая икону повыше. – Со мною Бог и все его ангелы и святые мученики. А вы боитесь ли геенны огненной, или сатана затмил ваш разум и пленил ваши души, и изгнал из сердец страх Божий?

И так страшен был этот громовой голос, что многие из ватаги крестились, а некоторые даже на колени упали. Особенно поражены были женщины – из тех что дошли, а их было немного. Но и сам атаман перекрестился топором, чем разгневал иеромонаха еще сильнее.

– Да ты не серчай, отец, – пробормотал атаман смущенно. – Ты только поесть нам дай и скажи, где теперь помещик. Не знаешь часом, куда он убежал?

– А зачем тебе знать, куда он убежал?

– А у меня с ним свои счеты, – сказал атаман, машинально проверяя остроту топора. Этот жест не укрылся от отца Серафима, и гнев вспыхнул в нем с новой силой.

– Убить его хочешь! – воскликнул он. – А заповеди Божьи тебе не указ? Ну так убей сначала меня! Все равно живой я тебе его не отдам!

Монахи уже выбежали из скита и встали цепью по бокам от настоятеля, готовые отразить нападение, чего бы это ни стоило. Их было меньше, чем ватажников – но не намного. У Стихотворца вообще было мало крепостных-мужчин, а женщины вернулись от фазенды Балуева не все. Некоторые просто не захотели, другие не дошли, и в ватаге насчитывалось от силы две дюжины людей.

Атаман шагнул вперед и мышцы его напряглись.

– Он здесь? – отрывисто спросил атаман, но иеромонах вместо ответа закричал, подняв икону на головой:

– Изыди сатана, изыди сатана! Брось топор и уходи. Иначе прокляну. Прокляну, и не будет тебе помощи от Бога ни в беде, ни в радости. Сатана овладел тобою, так помолись Господу, и нечистый отпустит тебя.

Кто-то из спутников тронул атамана за плечо.

– Пойдем. Нехорошо получается.

Атаман угрюмо повернулся, но топор не бросил и медленно, враскачку, двинулся по тропинке назад, к сгоревшей усадьбе.

Он шел, ссутулив плечи, и остальные потянулись за ним. Но иеромонах окликнул их на полпути, и по его знаку двое монахов вынесли из хозяйственной постройки мешок картошки и несколько караваев хлеба.

– Кто усадьбу спалил? – спросил атаман, вернувшись за мешком.

– А разве не ты? – сказал отец Серафим.

– Нет, не я. Мы только что пришли.

– Значит, кто-то другой вроде тебя. Все вы одинаковы…

И, не договорив, развернулся и ушел в скит.

– А что же, прощать этим гадам? – крикнул атаман ему в спину, но ответа так и не дождался.

Владимиру Востокову ужасно повезло, что он оказался в первых рядах восставших – иначе висеть бы ему на каком-нибудь дереве, как ярому пособнику рабовладельцев.