Вадим Деркач - Меч митры, пепел и тим

Улисс не ответил. Он с интересом пересчитывал заклепки на левой стороне ремня, потом под их блестящим строем обнаружил другую надпись и принялся читать:

- ... когда-нибудь ты не увидишь более своей высоты, а твое неизменное будет слишком близко к тебе; твое возвышенное будет даже пугать тебя, как призрак. Когда-нибудь ты воскликнешь: "Все ложь!"

- Да о чем ты, Боже мой?! Какая высота? Что? Убийство что-то возвышенное?

- Ты мне изрядно надоел, - скривившись, сказал Улисс, - что ты стенаешь? Что мучаешься? Убил, ну и убил. Не специально же. Защищал себя. Самозащита. Вылезло из тебя что-то усердно скрываемое всеми твоими воспитателями. Значит, такой ты и есть на самом деле. Привыкай к себе.

- Нет, я не такой. Я нежный, любящий...

- Самокритичный, - добавил Улисс с усмешкой. - Ведешь себя как девка, которой слишком мало предложили.

- Да, кто ты такой, чтобы со мною так разговаривать?

- Я? Ты можешь прочитать об этом вон там, - ответил Улисс, указывая на заднюю часть ремня. - Но если не хочешь утруждать себя, я процитирую: "Всюду раздается голос тех, кто проповедует смерть; и земля полна теми, кому нужно проповедовать смерть".

- И кто же тебя уполномочил?

- Я бы его... Ищу.

- Ясно. Что ж, господин проповедник. Ответьте мне...

- Готов. Спрашивай.

- Верить в Бога означает верить в бессмертие души, не так ли?

- Если только не верить в смерть Бога, то да.

- Если душа бессмертна, имеет ли смысл спасать свое материальное тело, разрушая другие творения Бога, как это сделал я?

- Постановка вопроса требует философского подхода. И ты, и лишенные тобой жизни люди - творенья божьи. Либо они убили бы тебя, либо ты их. Господь почему-то отдал предпочтение тебе, следовательно, ты ему здесь нужен больше, чем те. Свыкнись с этим. И еще. Не презирай свое тело. Философ был такой - Сигер Брабантский. Он считал, что душа только в теле может испытать всю полноту существования. Так что, спасая тело, может быть, ты спасал единственное окно своей души.

- Все равно... Душа... Тело... Философский взгляд. Нет. Здесь должен быть взгляд порядочного человека.

- Гм, - хмыкнул Улисс, - да, порядочный человек даже восхитится твоим поступком. Какая красота. Блеск холодного оружия, справедливое наказание злоумышленников. Блистательный судья. Гордись Арский! Гордись.

- Но Бог...

- Существует он или нет - еще вопрос. А зло вот оно, на каждом шагу, в каждом мгновении бытия, и я порядочный человек, то бишь законопослушный обыватель, сжигаемый справедливым гневом, каждый день склоняю перед ним голову. А тут красавец Арский... Так что тебя мучает, милый?! - иронически воскликнул Улисс, хватаясь за воротник своего великолепного белого смокинга.

Я молча окинул взглядом ладную фигуру собеседника, решил, что вечерний костюм сидит на нем не хуже ковбойских одежд, и, отметив странное подрагивание его тела, сказал:

- Не знаю, не знаю... Я ощущаю холод и безразличие. Возможно, они к месту, потому что где-то за ними отвращение. Но вот что странно: почему я все это говорю тебе, а ты так спокойно меня слушаешь?

- Ты мне это говоришь, потому что не веришь в мою реальность и правильно дела...

Окончание фразы повисло в воздухе, недосказанным. Монотонное постукивание колес оставило ее где-то позади. Я был один в вагоне. Что это было? Плод воспаленного воображения, реалии жизни безумного ангела или запоздалое раскаяние? Почему? Я убил, потом хладнокровно покинул место преступления, сделал все, чтобы скрыться, измывался над контролером и воспевал дифирамбы орудию убийства. Потом появился Улисс Брук - то ли человек, то ли призрак, ищущий Великого Оптика, и я вдруг стал рассказывать ему о свершившемся. Почему до появления Улисса я был похож на мальчишку, который только что объявил убитыми двух оловянных солдатиков? Что происходит? Может быть, я дебильный ангел? Ангел!? Какое безумие! Безумие ли?

Из транса я вышел, когда за окном уже тянулись дачные поселки. Решение сойти возникло неожиданно. Здесь, на окраине города, никому не придет в голову искать несчастного Тима среди заброшенных дачных домиков. Я вышел на пустынном полустанке и по неасфальтированной дороге направился в сторону моря. Непростые мысли ушли. Хотелось есть и спать. И еще одно желание томило каждую мою клетку: не нарваться... да, именно не нарваться. Не встретить никого, у кого могло бы возникнуть любопытство относительно моей личности.

Я прошел улицу до конца. Дальше, метрах в ста, плескалось море. Какое неприветливое, неуютное оно зимой. Лицо мира. Всякое малое и незначительное меняет его. Свинцовое небо, приросшее к грозным волнам... Как давит оно. Что-то завораживающее, обволакивающе-гипнотическое есть в этой тоскливой картине. И, наверное, все было бы очень просто, если бы я не был ее мелким объектом.