Вольдемар Бааль - Источник забвения

— Это — из будущего, — пояснил Двойник. — Маленький кусочек одного большого будущего. Нравится? А хочешь — из прошлого? Хочешь увидеть Мэтра? Скажем, фрагмент вашей с ним беседы?.. Да уж не дал ли ты обет молчания!.. Можно, впрочем, из недавнего прошлого. Согласен посмотреть, как ты выглядел, когда к тебе пришла Тоня после твоей ресторанной гастроли?.. Ну, ты слишком уж стыдлив, щепетилен и — поразительное отсутствие любопытства… Тогда, может быть, вот это?..

Из тумана стал прорисовываться горный пейзаж, лужок на берегу бурлящего ручья, палатка. И вот на фоне желтой палатки медленно, как фотография в проявителе, начало проступать Тамарино лицо… Визин зажмурился.

— Понятно, — кивнул Двойник. — Отставим… Между прочим, я тебе показываю еще и затем, помимо всего прочего, чтобы ты не сомневался в моих способностях. И чтобы ты никогда больше не пытался растолковать при помощи своей науки то, что она, сегодняшняя ваша, растолковать не в состоянии. Например, тех же твоих возлюбленных гидродев, на которых ты оттачивал свою иронию. Внимание!

Возникла расписанная ресторанная стена — голубые водоросли, голубая стеклянная влага, голубые пузырьки и посреди этого статического лазоревого царства — голубая компания разноперых русалок, больших и крошечных, с плутоватыми и томными, каверзными и таинственными лицами. Но вот влага дрогнула, заволновалась, пузырьки потянулись кверху, водоросли заколыхались, послышалось бульканье, плеск; голубой цвет нарушился, появились оттенки и новые цвета — от багрово-фиолетового до золотистого; русалки ожили, задвигали руками и хвостами, лица их вполне очеловечились, словно сбросили маски, напяленные на них художником, одухотворились; они стали переплывать с места на место, потом сгрудились в одной плоскости, как будто прилипли к невидимой, идеально прозрачной стенке гигантского аквариума, и вытаращились на Визина. Они смотрели на него немигающими большими глазами, смотрели призывно и нетерпеливо, как будто хотели от него что-то очень важное услышать, как будто он им что-то обещал и теперь наступило время исполнить обещание. Он, как заколдованный, смотрел на них, не мог оторвать взгляда и молчал. Тогда они вдруг запели — сначала тихо начала одна, потом поддержала другая, третья, и вот уже зазвучал целый хор, постепенно нарастая и усиливаясь. Это были какие-то электронные голоса, разных тембров и высот, силы и наполненности; они звучали все стройнее, все громче, все резче, и скоро Визину уже казалось, что гудит десятка два-три автосирен, только хор хвостатых обитательниц вод был гораздо пронзительнее. Его все больнее было слушать — казалось, в уши вонзается по сверлу, но Визин не мог пересилить себя и отвести глаза, как не мог поднять руки, чтобы заткнуть уши. Он уже почти терял сознание, когда Двойник прекратил представление, и голоса, как и лица, канули в туман.

— Канальи, — донесся его невозмутимый голос. — До чего же падки на мужчин! Особенно, когда попадется представительный и симпатичный. Замучить могут, стараясь перекричать друг дружку. А ведь им, сучкам, кажется, что они куда как сладкозвучны… Возможно, чуть переборщил. Но ничего. После сегодняшней встречи, я думаю, ты осмотришься несколько иначе, чем осматривался до сих пор, и исчезнут, может быть, шоры, о которых тебе напоминала Лина-Полина… Сейчас тебе опять будет хорошо. Уплыли русалочки. Но если всерьез захочешь, опять приплывут — все зависит от тебя. Ты ведь неравнодушен к ним, точно? И к водным, и к земноводным, и к всецело сухопутным, у которых даже намека на хвост нет… Вполне объяснимо. Тебе не очень повезло с семьей, Алевтина Викторовна права. И увлечения твои были на редкость неудачными: то чуть ли не деловыми какими-то, то безоглядно романтическими вдруг, то примитивно-поверхностными. Ты, Визин, не любил никогда — сильно, захватывающе, всепоглощающе, как выражаются ваши поэты. И в этом твоя беда, ты тут основательно обделен — многие тебя выделяли, но Афродита почему-то воздержалась… Вообще, что касается твоего матримониума, то тут я в некотором смущении. Признаться, я, как и ты, неважный спец в данной области, — недаром мы двойники, — и можешь мне поверить, у меня тоже есть свои проблемы. И решать их должен каждый из нас сам. Но я все-таки не могу, — из двойничества нашего и все из того же мужского единомыслия, — не приоткрыть некоторой завесы, чтобы ты, чего доброго, в очередной раз не наделал глупостей. Как вспомню воображенный тобой диалог с Тоней, когда ты ее ждал и она не пришла, эти теоретические страсти, сентиментальную дипломатию… Впрочем, взгляни-ка…