Геннадий Прашкевич - Красный сфинкс

«– О чём идёт речь?

– О перенаселении, – ответила Гайя. – Дело ведь во внутренней организации, в новом качестве взгляда на мир. Нам надоели игры в мораль. Мы хотим жить . Для себя, а не для уродов, – подчеркнула она. – Надоели нелетающие космонавты, океанологи, никогда не спускавшиеся в глубину океанских течений, архитекторы, не имеющие возможности реализовать оригинальный проект. Сам знаешь, на девяносто пять процентов мы работаем только на остальных. На умиротворение их желаний. Сколько можно? Мы не хотим спасти человечество только как вид . Мы считаем, что заслужили будущее.

– Но Есен-Гу – это миллиард жителей. Целый миллиард.

– Золотой миллиард, – кивнула она, – но мы и его проредим.

– Значит, речь идет об остальных ?

– Об уродах, – усмехнулась она.

И напомнила:

– Миллиард против семи.

– Когда-то так говорил Дьердь…

– Он – честный работник. – (По сердцу Гая прошел холодок). – Ты тоже будешь говорить, как Дьердь, когда узнаешь правду. Старший брат болен . Ты два года провел на Территориях, – зеленые глаза блеснули. – Ты жил непосредственно с уродами, наверное, каждый день общался с ними. Тебе ли не знать, что главное желание уродов – добраться до Языков, насытиться, смотреть в небо и мечтать. Разве не так?

– Но ты сказала – отбраковка !

– Это честный термин. Природа, от которой мы отказываемся, сама тысячи раз устраивала отбраковку . Смерть всегда являлась самым эффективным ее инструментом. Где неандертальцы, овладевшие огнем? Где умные кроманьонцы, изобретшие каменный топор? Где синантропы, питекантропы – надежда будущего? Почему ты не жалеешь миллиарды живых существ, изобретших для тебя колесо, двигатель внутреннего сгорания, построивших мировую Сеть? Почему ты о них не вспоминаешь? Их ведь нет, они давно отбракованы . Природа любит очищать планету от лишнего. Стоит какому-то виду возвыситься, как природа бесцеремонно сбрасывает его со сцены. Тупая, ни на что не претендующая гаттерия может неопределенно долго занимать свою незначительную экологическую нишу, но динозавры, к примеру, быстро лишаются преимуществ. Безмозглая латимерия миллионы лет может скрываться в глубинах океана, но саблезубые тигры не протянут долго. Говорю же, природа не любит умников. Отбор никогда не останавливается. Мы первые, кто выступил против природы. Смотри на наши действия, как на последний отбор . Конечно, потребуется время. Вымирающие группы уродов долго еще будут бродить рядом с Языками, но нас это не должно тревожить. Нелепо тревожиться о судьбе вредных насекомых, правда? Гнилой картофель ни один генетик не возьмется реставрировать, в этом нет смысла, легче вывести и вырастить новый сорт. Все живые формы, выработавшие свои жизненный ресурс, обречены. Такова реальность.

– Но семь миллиардов …

– Мы им поможем.

– Чем?

– Они уйдут, не заметив этого».

Успех «неформатной» повести «Белый мамонт» с обескураживающим пояснением в выходных данных – «перевод с неандертальского» (премия Б.Стругацкого «Бронзовая улитка», премия Международного Конгресса фантастов «Странник», ряд других премий) лишний раз доказывает, что смелости язвительных операций мысли Прашкевича нет никаких границ. Первые люди пытаются найти управу на мохнатого Творца земли и неба – белого вечного мамонта Шэли. Они придумывают огромное копьё с парусом, а заодно – поэзию и живопись. «Многие вершины, – пишет „переводчик“ во вступлении к повести, – казавшиеся нам вечными, известны теперь только по позднейшим перерисовкам, по отголоскам чудовищно архаичных мифов, другие забыты безвозвратно; что же касается неандертальских шедевров, они вообще сохранились фрагментами. Полную картину уже не воссоздать. Но время от времени мы находим темные пещеры с наскальной живописью, изучаем следы неясных доисторических сооружений, обломки странных орудий. Там, где единый каменный рассказ разорван, где нет никакой возможности восстановить утерянное, мы пытаемся заполнять лакуны более поздними фрагментами мирового искусства, совпадающими с первоосновой по интонации. Это, в общем-то, в природе человека. Это очищает от скверны».

«Летел гусь над тундрой, – такими словами заканчивается „Белый мамонт“. – Увидел – человек у озера сидит. Сел рядом на берегу, долго на человека смотрел, ничего в нем не понял и полетел дальше».

Порой Геннадия Прашкевича упрекают в том, что он чрезмерно увлекается постмодернистской бессюжетностью и хаотичным нагромождением событийных отпечатков, слабо между собой связанных. На самом деле абсолютно все его произведения довольно жёстко структурированы и безупречно внутренне логичны. Конечно, не всегда эта логика лежит на поверхности, не все реминисценции прочитываются с наскока, но автор уверен, что его читатели – люди знающие и думающие. А кто сказал, что чтение – развлекательный процесс? Смыслы вещей Прашкевича надо разгадывать и интерпретировать. Очень трудно однозначно идентифицировать жанр его произведений. Прашкевич соединяет в них, казалось бы, несоединимое. Прекрасный страшный мир, населённый обожаемыми автором уродами в пересыпанной поэтическими цитатами, даже названной строками из Блока повести «Дыша духами и туманами»; бесчеловечность естества и сладостность виртуальности в откровенной «Божественной комедии»; болезненное произрастание грядущего из такой обыденной и такой трагической повседневности в повести «Нет плохих новостей из Сиккима» (в одном из персонажей я с изумлением узнал себя); генетические проблемы ближайшего будущего в «Русском струльдбруге». Петербургский писатель Александр Житинский, заместитель главного редактора журнала «Полдень, XXI век», где был впервые опубликован «Струльдбруг», впечатлённый прочтением этой «фантазии в режиме онлайн», саркастично резюмировал: «В наше переломное время достаточно было прожить всего-то полвека, чтобы в полной мере почувствовать себя струльдбругом, чтобы, шагнув из двадцатого в двадцать первый, перестать понимать язык молодых и все революционные нововведения – и не потому, что они так уж сложны и непонятны, а потому что не надо». Тем не менее, Прашкевич заканчивает эту повесть на оптимистической ноте, его струльдбруг будет жить ради нового человечества.