Геннадий Прашкевич - Нет плохих вестей из Сиккима

– А разве мы чем-то владеем?

Майор произнес это так искренне, что Одинец-Левкин невольно улыбнулся:

– Но слушайте! Прийти в Шамбалу нельзя только потому, что вы этого захотели. Вас должны позвать . Понимаете? Вы должны расслышать зов .

– А вы... расслышали?

Профессор снова улыбнулся:

– Я иду только потому, что верю.

– Но вы знаете дорогу? – насторожился майор.

– Знаю. Это не секрет. Правильную дорогу знают многие. Через Кяхту, Ургу, Юм-Бейсэ, через Анси, Цайдам и Нагчу в направлении Лхасы. Многие ходили этим путем. А можно через Кяхту, Ургу, Алашань и Синин на озеро Кукунор и Тибетское нагорье, а там уже на Лхасу. Только я не убежден, что Далай-лама согласится поставить в Лхасе радиостанцию.

– Не отказался же от нее Аманулла!

Профессор промолчал. Майор выпрямился:

– Мы отправили афганскому эмиру радиостанцию, и он принял подарок с благодарностью. Он понял, как важно вести разговор с будущим. Для него мы – свет будущего. Нет плохих вестей из Сиккима, вы постоянно это повторяете. Но в союзе с могущественными архатами мы построим истинный коммунизм. Ведь мы почти ликвидировали имущественные классы. Осталось совсем немного. Лет через пять мы поставим к стенке последнего хозяйчика. Ну? Что с вами? Почему вы молчите?

– Один человек почти двадцать лет искал Будду Майтрейю, – покачал головой Одинец-Левкин. – Нигде не нашел, разгневался и отказался от поиска. Идя по городу, увидел несчастного, который конским волосом пилил железный столб. «Вот если жизни моей не хватит, все равно перепилю!» Смутился ищущий: «Что значат какие-то двадцать лет перед таким невиданным упорством? Лучше я снова вернусь к исканиям». И тогда явился к ищущему сам Будда Майтрейя. «Давно я с тобой, – сказал, – только ты не замечаешь меня, отталкиваешь меня, плюешься». – «Такого не может быть!» – «А вот сделаем испытание. Ты пойди на базар, а я все время буду сидеть на плече твоем». Пошел человек на базар, зная, что несет на плече бога, но шарахались в ужасе от него люди, бежали в стороны, носы заткнув. «Почему бежите вы от меня, люди?» – «А ты разве не видишь, что у тебя на плече? Вся в язвах смердящая собака». Не увидели люди Будду Майтрейю. Каждый увидел только то, чего был достоин. Понимаете? – негромко спросил Одинец-Левкин. – Надо правильно осознать поиск, иначе вместо бога всегда будешь видеть смердящую собаку.

Майор кивнул.

Он забрал со стола папку и вышел.

Профессору Одинцу-Левкину он ничего не сказал, но дежурному за дверями бросил: «В течение двадцати минут никого не допускать в кабинет».

Подождав, профессор поднялся.

Он знал, что дежурный за дверью прислушивается, но не мог больше ни минуты усидеть на привинченном к полу табурете. Где Ли́са? Как выйти из этого кабинета? Почему майор оставил меня? Если я не вернусь на Восток, Шамбала вновь растает в смерчах, в песках, развеянных солеными ветрами.

Я должен вернуться.

Среди пустыни – скалы.

Узкие проходы верблюды обходят стороной.

Но люди обязательно стремятся пройти сквозь расщелины.

Прошел – хорошая карма. Не прошел – плохая. Можно раздеться и пробовать снова и снова. Ничего, что карлик плачет, жалуется на болезнь. Воплощенные вожди Шамбалы легче поймут оборванных страдальцев, чем лихой кавалерийский эскадрон с шашками наголо.

Поддерживая спадающие брюки, Одинец-Левкин подошел к окну.

В таких штанах, в такой чудовищной гимнастерке я буду выглядеть нелепо.

Да и не попаду я на улицу. Стекло не разбить, защелки намертво укреплены. Даже Ли́са, увидев меня, вскрикнет. Ужасные опорки, тряпье, хуже, чем у бродяги. И все-таки я должен вернуться. Караван ждет. Интеллектуальные существа запредельного мира выбрали мое истощенное тело.

Ах, Рио-Рита!

Он неловко потянул задвижку.

Такие рамы не оставляют не прихваченными намертво, но защелка отошла.

Теперь раму легко открыть. Профессор задохнулся. Это зов Шамбалы. Меня позвали ! Сладкие запахи влажной теплой травы ворвались в кабинет. Смутные огни в колеблющихся просветах, ночь теплая, душистая.

Он испуганно обернулся.

Музыку с улицы могли услышать.

Впрочем, нет, никто не услышит, ведь его позвали .

Профессор Одинец-Левкин бесшумно скинул с ног покоробленные опорки, в них все равно не уйти, пошевелил босыми грязными пальцами и, не теряя ни секунды, перевалился в окно.