Яцек Дукай - Ксаврас Выжрын

Теория Прунцла, этот учебник хаоса, утверждает ясно: универсального масштаба величины событий не существует. Не существует мало существенных или же не важных событий. Плевок пьяницы в сточную канаву Архангельска вызывает ураган над Майями. Кто-либо, глядящий в будущее, не должен видеть во всем этом логики; достаточно того, что он замечает существующие связи. Он знает. Он знает. Он совершенно не нуждается в каком-то сверхчеловеческом могуществе, не нужны ему никакие сверхъестественные способности - чтобы переносить горы, уничтожать народы и стирать царства с лица земли; для этого ему нужно только знание. Знание того, какой стебелек травы на лугу сломить, к какому кирпичу в стене прикоснуться, какое слово следует сказать, а какое не произносить... Еврей таким знанием обладал. У него не было только лица. А лицо ему подарил Ксаврас.

Скрипа этих малых врат совершенно не слышно. Невозможно заметить их перемещение. Тем не менее, исходящее из-за них пламя отбрасывает тени, и по движениям этих черных монстров собственных чувств ты узнаешь время открытия. И Смит уже начал замечать некоторые очевидности. Смерть Еврея. Пытки Серьезного. Поход на Москву. В двух последних событиях связи были настолько очевидны, что их следовало увидать, даже ничего не зная про Еврея. Серьезный умер на глазах у всего мира - чтобы Посмертцев начал мстить Выжрыну. И сам Выжрын пошел на столицу - чтобы еще сильнее сконцентрировать на себе внимание Красной Армии. Все это было очень простые, ясные, для всех понятные условия успеха самоубийственной операции троицы бомбистов. И кроме них Ксаврас выполнил - согласно инструкциям собственного брата - множество других дел, лишь на первый взгляд абсурдных.

Дело в том, что атомное уничтожение Москвы не была для Выжрына окончательной целью, а всего лишь одним из условий для ее достижения. Чтобы сделать вероятным будущее мира до стопроцентной реальности, в котором будет существовать независимая Польша, Ксаврасу необходимо было сделать больше, гораздо больше сломать стеблей, к гораздо большему числу кирпичей прикоснуться, а слов высказать и умолчать. Еврей объяснил ему про это, он видел всю эту сеть взаимных связей всего со всем остальным.

Так что же еще имеется в списке необходимых ингредиентов, которые следует бросить в котел, чтобы, в конце концов, приготовить Польшу? Находится ли там та самая псевдо-измена ксёндза Шмиги? Потому что смерть Еврея там имеется наверняка. Что еще? Что еще? А есть ли там и я?

Смит задрожал и еще плотнее закутался в одеяло. Их ужасно трясло, люди, сидящие в кузове грузовика, шатались из стороны в сторону и подпрыгивали на выбоинах. Натянутый брезент защищал их от дождя, только холодный ветер так или иначе все равно проникал вовнутрь. Этого ветра и этого дождя боялись все, ведь, несмотря на заверения метеорологов, никто толком не знал, что там висит в тучах: всего лишь вода или же смерть. Из Москвы бежали сотни тысяч перепуганных людей, выжрыновцам уже не нужно было скрываться; они вышли на шоссе, захватили машины - ничем не отличаясь от остальных, потому что транспортные средства захватывал кто угодно и какие угодно - и на полном газу направились на юго-восток. Но чуть ли не сразу они застряли в заторах, образованных массами беженцев, и лишь редко-редко двигаясь со скоростью пятьдесят километров в час. Смит со своего места мог, не поднимаясь, видеть через дыру в брезенте эту реку людей, животных и машин: длинную и серую полосу несчастья и отчаяния, тянущуюся до самого горизонта. Люди шли молча; любой разговор лишь усиливал гнетущее настроение, напоминая о потерянном. Скрипели телеги и велосипеды, трещали самые различные тележки, тачки и носилки; лишь изредка было слышно ворчание мотоцикла или автомашины, но и вправду очень редко. Неустанно льющий дождь дополнял эту картину мрачным акцентом безнадежности.

Говоря по правде, вся эта всеобщая паника и миграция казались Смиту реакцией уж сильно преувеличенной; вот только какой должна быть правильная реакция на превращение террористами столицы страны в зараженное радиацией кладбище из бетона и грязи? Тем более, что и до взрыва Москва уже была превращена в один громадный лагерь беженцев из ЕВЗ, дополнительно забитый неожиданно переброшенными сюда частями Красной Армии и Министерства Внутренних Дел. Первые оценки количества погибших говорили о четырехстах тысячах; еще двести тысяч было причислено к живым трупам, раненных было раза в два больше.