Наталья Иртенина - Скрип

Но он уже не слышал меня. Он сидел, низко свесив голову, в которой искрилась багровой кровью проломленная дыра. Чашка выпала из рук, кофе пролился на кресло и неторопливо, по капле стекал на пол. Я выронил бюстик и оцепенело смотрел на труп. Из черепа медленно сочилась густая, словно хорошее варенье, темная кровь. Я оцепенело стоял над ним и безостановочно прокручивал в голове последний диалог Жеглова с Шараповым. «Ты убил человека!» – «Я убил бандита?» В этой фразе Жеглова мне всегда слышался вопрос. Может так было в сценарии, не знаю.

Однако надо было что-то с этим делать. Избавиться от трупа. Над городом бушевала гроза, ливень тарабанил в окна. Если вытащить труп на крышу и сбросить вниз с другого края дома, никто не узнает, откуда он взялся. Надо только смыть все следы крови. Я принялся за дело. Достал из шкафа какие-то старые тряпки и плотно обмотал ему голову, чтобы не текла кровь, сверху надел большой полиэтиленовый пакет и завязал на шее его собственным галстуком. Вид у него стал омерзительно-тошнотворный. Мумия была готова к транспортировке. Я стащил труп с кресла – обивка вся была в пятнах крови и пролитого кофе. Теперь придется всю ночь оттирать. Едва справляясь с тошнотой, я потащил тело к выходу. В прихожей понял, что еще чуть-чуть и меня вывернет наизнанку. Приткнул тело к стенке, рванул дверь и бросился наверх.

Там бушевала стихия. Гроза отдала побежденный город на разграбление диким полчищам холодных струй ливня. Я почти сразу же замерз, стоя под этим водопадом, но не обращал на холод внимания. Я совсем ничего не соображал и не пытался понять, зачем я здесь стою, сотрясаясь от нервного возбуждения и пробирающего до костей холода. Даже если бы я попытался о чем-то думать, у меня ничего не вышло бы: по голове стучал свирепый ливень, заколачивая в мозг тупые гвозди ледяных струй. Я равнодушно и бессмысленно принимал это испытание, чувствуя, как голова распадается на куски. И позволил себе уйти с крыши, лишь когда ливень перестал яриться и превратился в обычны дождь, спокойный и флегматичный.

Дверь в квартиру была открыта, в беспамятстве я и не подумал ее захлопнуть. Я зашел в прихожую и хотел было взяться за мумию. Чей-то вежливый кашель прервал мои намерения Кровь застучала у меня в висках, в глазах потемнело. Я медленно шагнул в комнату. Второй за один вечер кошмар сидел у окна и смотрел на меня, укоризненно покачивая головой. Гнусный тип с крыши.

Я понял, что это конец. Сейчас он достанет пистолет с глушителем и выстрелит мне в лоб. Я даже почувствовал как пуля входит в меня, и то место на лбу, куда она попала, невыносимо зачесалось. Но он отчего-то медлил. Как будто не все еще точки над «и» были расставлены.

Начало было неожиданным:

– Ты, дружок, совсем спятил – в такой ливень торчать на крыше. Уж не взыщи, что я не пошел вместе с тобой. Не выношу, когда в мозги забивают тупые гвозди.

Я вытаращился на него.

– Что?

– Я говорю, так можно и двустороннее воспаление легких схватить. Ну что, пришел в себя? Э-э, да ты мокрый насквозь, вон какая лужа натекла. Вытрись хоть чем-нибудь.

Я поднял с пола оставшуюся от упаковки трупа рубашку и кое-как вытерся ею. Обессиленно упал в кресло.

– Вот и чудно. И не таращь на меня глаза. Ты что же, ничего так и не понял?

– Что я должен был понять? – хрипло спросил я.

– Да-а. Незадача. Я ведь, собственно, совершенно не обязан растолковывать тебе про твою дурость, про все твои художества. Это уж я по доброте своей так стараюсь, распинаюсь перед тобой.

– Начнем с начала, – прохрипел я. – Ты кто?

– Я-то? А ты как думаешь? Неужто не догадался?

– Ты – черт?

Он рассмеялся.

– Ну нет, брат. Я – это ты. А ты – это я. Теперь-то ты, надеюсь, понимаешь, что я вижу тебя насквозь и тебе не уйти от ответа за нарушение правил игры. Или по крайней мере желание их нарушить.

– Какая игра? Какие правила? – простонал я.

– То есть как – какая? Ну, допустим, она будет называться «Игра в жизнь» – это тебе о чем-нибудь говорит?

– Да, – послушно согласился я.

– Ну, хоть что-то мне не надо на пальцах объяснять. Ты – игрок отвратительный. Не умеешь совсем играть. Зато хорошо умеешь нарушать правила. Все время норовишь в сторону, за край поля сбежать. Тебя не устраивает эта игра – слишком бессмысленна. Как футбол, где два десятка полоумных гоняют мячик и радуются, когда загонят его в ворота. Знаешь, в чем твоя беда?

– В чем? – Слова давались с трудом, вымученно.

– Тебе непременно нужен смысл всего. И ты не просто его ищешь – ты его выковыриваешь по частям из всех щелей, зубами выдираешь. Вернее, пытаешься. Потому что у тебя ничего не выходит. Не складывается смысл из выковырянных кусков. Чем больше анализируешь окружающее, тем оно больше обессмысливается. А чем больше мир становится похожим на футбол, тем больше у тебя желание послать его к черту. Уничтожить, испепелить. Сегодня в электричке я готов был аплодировать тебе – наконец-то ты выложил себе начистоту всю правду. А-то ведь, если честно, меня уже тошнить стало от твоих благотворительных замыслов. Человечество он вздумал спасать от бандитов! Вся эта твоя спасательская чушь – вранье, которым ты хотел усластить свою совесть.