Андрей Столяров - Горгона

Глупо хохотнул Витька, за что немедленно получил увесистый подзатыльник, захихикала Алечка, правда, тут же умолкнув, когда Вика в ярости обернулась, Рюша поднял плоские брови, да так и застыл, что-то обдумывая. Больше никто не пикнул. Роза Георгиевна предостерегающе подняла указку. Тем не менее, Вика чувствовала себя дура дурой. Она сильно стеснялась, стоя на перемене среди подруг. – Каланча… – пищала всякая мелкота, скользя в тапочках по паркету. Каланча, – читалось во взглядах девчонок из соседнего класса. Каланча – наверное, считала и она сама. Было обидно, но не станешь же связываться с плаксивыми недомерками. Приходилось старательно делать вид, что ничего такого не замечаешь. Впрочем, прозвище «каланча» за ней, счастью, не закрепились. Все переживания по поводу роста были, оказывается, вообще излишни. За весенние месяцы также стремительно вымахала и сама Алечка. А затем очень быстро тронулись в рост Шизоид и Менингит. Эта дикая парочка второгодников, еле-еле переползающих из класса в класс. А уже в апреле, как будто прогретая солнцем, потянулась за ними чуть ли не половина Викиного окружения. Причем, некоторые даже слегка обогнали ее, не затормозив вовремя, а совсем недавно еще похохатывавший над ней злорадный Витька превратился к маю в долговязого, весьма нескладного парня, который при входе в класс обязательно задевал макушкой притолоку дверей. Девочки уже поглядывали на него как-то особенно: быстрый просверк зрачков, а затем веки – медленно опускаются. Больше всех, разумеется, липла Алечка, повелительно и жеманно тянувшая при каждом удобном случае: Витенька, у тебя не найдется карандаша-а-а?.. Витенька, у меня тут что-то замок на портфеле не открыва-а-ается… – А этот идиот, конечно, и рад стараться.

Вике это почему-то не слишком нравилось. И хотя она больше не чувствовала себя дурацким пугалом среди нормальных людей, настоящего превращения из гадкого утенка в лебедя все же не произошло.

Оно, конечно, должно было произойти. Вика в это искренне верила. И с удушливым трепетом, от которого ныло сердце, нетерпеливо ждала, что вот-вот проявится, наконец, плавный поворот шеи, действительно, как у лебедя, кожа очистится от угрей, станет нежно-матовой и красивой, остистые волосы помягчают, а на лице проступит то дразнящее выражение, которое она уже не раз замечала у Алечки. Выражение, как бы обращенное ко всем мальчикам сразу: Ну, что ты мне такого хочешь сказать? И тогда она небрежно пройдет мимо остолбеневшего от неожиданности Витьки, равнодушно скользнет по нему глазами, точно не узнавая, а когда он ее окликнет, скорее всего этаким заискивающим голосом, сделает вид, что не слышит, и рассеянно отвернется.

Пусть немного помучается.

Вот будет здорово!..

Превращение в гордую лебедицу однако задерживалось. Вика с особой силой почувствовала это в мае, когда под шорох выползающей из липких почек листвы, они собрались небольшой компанией по случаю предстоящих каникул.

Она долго думала, что надеть этим вечером. Лихорадочно перебирала платья, хотя и было-то их у нее всего два: красное, которое Вика уже давно терпеть не могла, потому что от пламенного его оттенка кожа становилась ощутимо темнее, и еще – синее, которое шло ей значительно больше, но тут стало вдруг тесным и резало складочками в подмышках. А с переставленными пуговицами, что Вика, разумеется, сразу же сделала, начало почти неприлично выдавливать наверх груди. Вика чуть не расплакалась, не представляя, что выбрать. Кончилось тем, что она неизвестно за что разозлилась на самое себя, раздраженно махнула рукой, влезла в синюю, опасно потрескивающую на швах тесноту, подколола кулончик, который хоть чуть-чуть прикрывал вырез, и, сопровождаемая взволнованным взглядом матери, которая тоже начала нервничать, ринулась через асфальтовый двор, к парадной напротив. И уже, влетев в квартиру Виталика, освобожденную от родителей на этот вечер, опоздав, тем не менее, минут на тридцать, если не больше, увидев Лерку с вырезом платья еще ниже, чем у нее, Рюшу при галстуке, в рубашке с аккуратно завернутыми рукавами, самого Витьку в красивом джемпере, распираемом изнутри бицепсами, обнажающую зубы Алечку, у которой покачивались в ушах маленькие сережки, – все такие знакомые, радостные, привычные лица, – Вика вдруг непонятно с чего ощутила, что она здесь немного не к месту, можно было не волноваться так уж насчет опоздания, можно было даже не приходить вообще – никто бы этого, скорее всего, не заметил, и у нее, точно перерезали нитку, упало сердце.