Виталий Забирко: Тени сна (сборник)

Пожилой взял коробок, посмотрел на еле заметную тарабарскую надпись на его грани, кивнул и поставил коробок в штабель.

— Комплект, — сказал он и обернулся ко мне. — Отвезете его, затем вернетесь и доставите оболочку в сто шестнадцатую палату.

— Куда отвести? — спросил я и понял, что сморозил глупость. Думать нужно, прежде чем открывать рот!

Пожилой «врач» недоуменно воззрился на меня, но тут же спохватился.

— Ах, да… Надо бы вообще на одиннадцатый, но там сейчас занято… Доставьте в долгосрочное хранилище, потом разберемся.

С трудом сдерживаясь, чтобы не побежать, я неспешно выкатил тележку в коридор, подвез ее к лифту, вызвал кабину. Ах, Елена, Елена, мать продала… Дверь лифта закрылась за мной, и здесь я к своему ужасу обнаружил, что кнопок в кабине нет. Мысли лихорадочно заметались, и я, скорее интуитивно, подсознанием вспомнив, как пользовался вчера лифтом «медбрат», толкавший такую же тележку, громко сказал:

— В хранилище. На двенадцатый.

Кабина послушно поползла вверх.

Кажется, я начинал кое-что понимать. Голова заработала на удивление четко и ясно. Нет, на вопрос: кто и почему создал в нашем городе этот странный Центр по делам беженцев — я ответить не мог. Слишком скудны исходные данные. Но вот чем в Центре занимались — мне стало ясно. Только дураку после услышанного и увиденного мною будет непонятно, что такое оболочка, и что находится в маленьких прозрачных контейнерах. По-научному говоря, в Центре производили изолирование сознания от тела. Верующий бы сказал: извлечение души… При этом работали исключительно с беженцами — кто будет искать незнакомого человека в чужом городе? Как использовались тела, я более-менее представлял — встретил сегодня утром не Татьяну, а лишь ее оболочку с чужим сознанием. А вот что делают с изолированным сознанием, мне станет окончательно ясно с минуты на минуту, хотя невеселые догадки в этом направлении были. Хранилище. Все по аналогии с нашей страной. Тела государству нужны, чтобы посылать их на гражданские войны. А твой интеллект никого не интересует. Хоть закопай его, хоть выброси.

Кабина лифта остановилась, двери открылись, и я вкатил тележку в огромный зал, уставленный ровными рядами стеллажей до потолка, на полках которых пылились десятки, сотни, тысячи экранированных людских душ, никому не нужных. Святая святых для нормального человека и долговременное хранилище, а точнее, свалка отбросов для основателей Центра. И где-то среди этого сонма подрагивающих, светящихся, замкнутых в контейнеры людских индивидуальных вселенных находилась и душа Татьяны…

Я оставил тележку у лифта, подошел к ближайшему стеллажу, взял один контейнер, посмотрел на надпись. Непонятные значки напоминали надпись на карточке Татьяны. Я достал карточку и сравнил. Похоже, очень похоже, но не то. Взял следующий контейнер и опять сравнил — не то.

Меня охватило лихорадочное возбуждение. Бросился к следующему стеллажу — не то; к следующему — не то, не то, не то!!!

Минут через пятнадцать пришло отрезвление. Так я могу искать целые месяцы, если не годы. Требовался какой-то порядок. Я задумался. Душу у Татьяны «отняли», надо понимать, вчера. Значит, скорее всего, она находится где-то возле входа — уж слишком много пыли на дальних стеллажах. Я вернулся к лифту и подошел к самому крайнему, полупустому стеллажу. Теперь я не стал брать в руки прозрачные контейнеры, а просто поднес к ним карточку и стал сравнивать надписи по порядку. И вдруг краем глаза заметил, как на соседней полке один из оранжевых сгустков подпрыгнул, завибрировал, и засветился ярче остальных.

Я протянул дрожащую руку, осторожно взял этот контейнер и поднес его к карточке. Оранжевый сгусток неподвижно завис посередине контейнера и засветился ровным сильным светом. Тарабарская надпись на контейнере полностью совпала с такой же на карточке.

Здравствуй, Татьяна…

Сколько времени я провел так, в горестном созерцании души любимого человека, не помню. Впал в транс. Вывело меня из сомнамбулического состояния шипение открывающихся дверей лифта. Кто-то поднялся в хранилище вслед за мной.

Всполошенным зайцем метнулся я в глубь зала, пытаясь спрятаться за стеллажами и в то же время понимая, что их ровные ряды — убежище ненадежное. Но, добежав до стены, я увидел балконную дверь. Не раздумывая, открыл ее, выскользнул на балкон и, притворив за собой дверь, оставил небольшую щель. Прижав контейнер к сердцу, совсем как Летописец мертвое тельце жужиньи, я прильнул ухом к щели.