Татьяна Апраксина - Мир не меч - 2

— Аллайо! — вскрикнул Лиар, Аэль не знала этого слова, и не могла угадать смысл...

Угадывать было поздно. Пленник вскинул освобожденные руки, взлетели в воздух капли расплавленного серебра. Фигура облилась темной, бурлящей тьмой, распалась на сотню огненных лоскутов, заполнила собой весь объем комнаты, и не было времени ни думать, что творится, ни опускать руку в карман за пистолетом.

Тень слева — Лиар — метнулась навстречу клубящейся тьме, в самый центр пляшущего черного пламени, но Аэль знала, что Крылатый не успеет; что нельзя успеть... и она сама шагнула навстречу.

Горящая смола, кипящая лава облила ее с ног до головы, выжгла и воздух в легких, и стон на губах. Такой боли Аэль еще не знала, и не было сил даже закричать, оставалось только плавиться рудой, брошенной в жадную топку, сгорать щепкой в жерле вулкана, и понимать, что все, это — конец.

И смерть была освобождением. От огня, от нестерпимой яростной боли, выжиравшей ее изнутри; но она медлила, издевалась, дразнила недоступной близостью — и все не приходила.

Потом боль ушла.

А смерть стала ближе — долгожданные прохладные объятия дождя, нежная бирюза неба, легкое крыло, касающееся лба.

Пылающая тьма хлестнула Вайля по лицу, но в этом прикосновении уже не было силы. Оно обожгло щеку и угасло, но об этом парень не думал. Краем глаза он видел, как вспыхивает черным факелом Лиар, бросившийся наперерез. Вайль смотрел на Аэль, на окруженную густым, липким огнем хрупкую фигурку, оплавляющуюся, как свеча, падающую на пол с той гибкостью горячего воска, с которой живые не могут, не умеют...

Впереди была тьма; в его голове был свет. Свет бил изнутри, разрывая мозг, сводя с ума и подсказывая верное решение: Вайль мог ее спасти. Знал, как. Знание это было куда больше человека, чтобы принять его, нужно было исчезнуть, лопнуть мыльным пузырем, перестать быть собой, уступив дорогу иному, рвущемуся изнутри.

Стать светом.

Открыть рот и сказать: встань и иди!

Он готов был сделать это, он стоял на коленях рядом с единственным любимым человеком, умиравшим на полу зачуханного подвала, смотрел в лицо, превратившееся в обгорелый пергамент, но не видел ни трещин на скулах, в которых запеклась побуревшая от жара кровь, ни лохмотьями сползающей со лба кожи. Страшно было прикоснуться, и за руку взять было нельзя, какой-то частью сознания он это понимал, и прижимал ладони к груди, но видел — совсем другое.

Он видел прежнюю Аэль, то лицо, что знал наизусть, наощупь, губами и ресницами, дыханием и кончиками пальцев.

Видел — и мог спасти, вернуть обратно, но для начала мог — забрать у нее боль, растворить в себе...

...и это было не нужно, потому что это уже сделал Лаан, но то, что мог сделать Вайль, не шло ни в какое сравнение. Он мог оживлять; восстанавливать из пепла; силы было достаточно, нужно было только решиться.

Спасти ее — значило убить себя, перестать быть собой, стать иной силой, светом и лезвием; и он решился, сделал шаг, и шаг оказался длиной с бесконечность, между его началом и концом возникли и умерли три сотни миров, родились и сгорели бессчетные звезды, и Вайль поднял руку, и хотел уже отпустить с ладони свет...

...обожженные черные губы дрогнули.

— Не надо. Прошу тебя.

Лаан перехватил его простертую ладонь, крепко сжал, мешая, не позволяя свету сорваться с пальцев, и Вайль уже хотел ударить его: что же он делал, зачем мешал? Неужели он не понимал, что Вайль — может, что ради этой возможности он отказался от всего, перестал быть?!

— Не надо, Вайль...

Она не могла говорить, не могла, с такими ожогами не говорят, даже если не чувствуют боли, вспышка пламени, «честный проигрыш» Ардая, должен был лишить ее и связок, и половины легких, превратить язык в сухую деревяшку — и все же она говорила.

— Теперь я знаю дорогу домой. Подарок...

— Ну, пожалуйста, останься! — простонал Вайль. — Прошу тебя...

— Нет. Нам больше не по пути. Вайль...

— Да?!

— Число Зверя ты уже знаешь. Сочти число человека. Ради меня.

Вайль готов был поклясться, что в голосе Аэль звенела все та же насмешка, привычная ее ирония, безобидная и меткая. Слов он не понял, не мог сейчас понимать ничего, кроме того, что она — уходит, уходит, не позволив себя спасти, добровольно и по собственному выбору. Выбирает между домом и Вайлем — дом. Сама.

Можно еще было все переиграть, вернуть ее, пусть и насильно — но Лаан тоже понял, что Вайль собирается сделать, и наотмашь, тыльной стороной ладони ударил его по щеке.