Георгий Ефремов - Из железного плена

— Ну что вы, — подбодрил ее Александр, — вы мне очень помогаете. У меня раскрываются глаза. Скажите, а Отто Мейер — он состоит в Регулирующем Бюро?

— Да. — Клара допила свой кофе и поставила чашку на столик. — Мейер один из трех координаторов РБ. Большой пост.

— Клара, — откинувшись в кресле, промолвил Ивашов, — а вы не чувствуете себя здесь, в стенах Треста, монахиней?

— В какой смысле? — криво прищурилась девушка.

— Вы знаете, уклад жизни здесь мне чем-то напоминает средневековые монастыри, отрезанные от большого мира, сосредоточенные на какой-нибудь одной идее. Их мирок ограничивался тем, что они видели вокруг себя. Кстати, в средние века это действовало пагубно на большинство монастырских братьев и сестер. Сужение физической свободы, сознательное ограничение приводило в конечном итоге к духовной ограниченности, идейному топтанию на месте.

— Не так уж мы здесь физически ограничены, — обаятельно улыбнулась Клара. — Не забывайте, я вам уже говорила, что здесь прекрасные условия для жизни. На первых этажах Института большой спорткомплекс с бассейном, есть закрытый парк. Многие из сотрудников пользуются правом неограниченного передвижения в зоне Института, то есть непосредственно на открытом воздухе. Но это не очень интересно. Природа здесь, знаете, не очень-то. Внутри, в парке, лучше. А кроме того, мы вовсе не оторваны от большого мира. Мы слушаем радио, смотрим некоторые телепередачи. Много печатной информации.

— Сколько сотрудников работает в Институте? — спросил Александр, желая скрыть интерес, который у него возник при известии, что некоторые ученые имеют возможность выходить на волю.

— Много, — все еще прищурившись в улыбке, ответила девушка.

— А мне кажется, не особенно. Судя по размерам здания, учитывая лаборатории, склады и тому подобное, здесь можно разместить лишь несколько сотен человек.

— А разве этого мало? К тому же, как вы могли из одного окна оценить всю постройку?

— Вы правы, Клара. Мне не пришло в голову, что здание Института с обратной стороны может быть совершенно иным.

Ивашов умолк, и в комнате повисла тишина. В окно был виден закат, догорающие краски солнца скудно освещали комнату. Тени уже стали длинными. Тучи одинокой грядой тянулись к горизонту, стороной обходя упавшее в свинцовую воду солнце. Высоко наверху черными точками лениво парили несколько птиц. За окном царили вселенский покой и тишина. Этот покой вдруг передался Ивашову, и он расслабился.

— Хотите, я включу музыку? — раздалось из кресла напротив.

— Пожалуй, да.

Клара поднялась и легкой походкой прошла мимо него к информационному блоку. Она склонилась над приборной панелью, выбирая программу, потом внезапно обернулась и, откинув со лба упрямые пряди, спросила:

— Может быть, лучше посмотрим фильм? Здесь есть хорошие ленты.

— Как вам угодно. Выбирайте на свой вкус.

— О’кэй! — девушка щелкнула тумблером и экран загорелся красками.^— Мы сейчас посмотрим «Отторжение Стэна». Вы любите фантастику? — Пожалуй, — ответил Ивашов, — давайте глядеть «Отторжение»…

Приближалось утро. Александр мучительно выплывал из вязких стремнин сна, путаясь, просыпаясь и снова проваливаясь в царство Морфея. Он спал, спал, но в то же время каким-то необъяснимым образом, какой-то немыслимо крохотной частью сознания почти трезво воспринимал и оценивал происходящее. Снова в него ввинчивался поток чужих, на грани кошмара, видений. Не сознанием, а всем своим существом он чувствовал, что видимое им — живое, может быть, даже разумное или сверхразумное живое. Разум лишь отстраненно противился, вяло кричал, что нет, такого не было и никогда быть не может, что все эти миллионолетние тени не более, чем просто фантомы, миражи разбушевавшейся фантазии, мифы, призраки, ничто… Но все это было чересчур необычным для мифов, слишком невероятным для призраков и намного несбыточнее и нереальнее, чем любая фантазия. Нет, все видения, несомненно, были явью и притом несомненной. Ведь человек неспособен представить себе то, чего он никогда не видел. Во сне ли, в бодрствующем ли состоянии люди способны создать в мозгу образы виденного однажды, или какие-либо вариации этого. Нет, сомнения прочь — это сигналы, да, сигналы! Это объект Икс струит в его мозг свою нечеловеческую, неземную информацию…

Он проснулся в крике, когда чужезвездный шабаш в его голове достиг своего апогея. И, как всегда, перед глазами тут же появилась неровная, стирающаяся схема. Отдельные элементы ее лишь с трудом угадывались, другие же были видны хорошо. Продолжая лежать с закрытыми глазами, Александр уже полностью пробудившимся сознанием вживался в эту схему, стараясь полнее уложить ее в памяти. Ему теперь нельзя ничего записывать. Ему надо держать себя в железных рукавицах!