Майра - Ген Истины

Алсвейг в отчаянии метался по храму. Смотреть на него было жутко.

– Что же нам делать? – растерянно спросил Гудерлинк.

– Не знаю. Не знаю! Почему я должен знать все и за всех решать? Ты не глупее меня, придумай что-нибудь! Господи, не дай мне потерять рассудок! Подари мне хоть какую-то надежду!

– Погоди, Франк! Ведь там есть люди и моложе Папы – кардиналы, епископы… Я не разбираюсь в церковной иерархии. Отдадим в Ватикан сыворотку, и пусть они сами решат, кому ее ввести.

Алсвейг остановился и тяжело опустился на скамью.

– Ты прав, это выход. Я, видно, совсем истощился на выдумки. Тогда нам надо торопиться.

Он приподнялся было, но тут же снова сел.

– Нет, не подходит. Ты не представляешь, как делаются подобные дела в структурах власти. Эти люди либо упустят время, потому что каждый будет тянуть одеяло на себя, либо кучка из двоих-троих умников решит все в свою пользу и без постороннего участия. Эта сыворотка может превратиться в такое страшное орудие в недобрых руках… Господи, где, где был мой разум все это время?

– Тогда как же быть?

Журналист сидел, раскачиваясь из стороны в сторону, напряженно думая. Наконец он выпрямился, и глаза его блеснули.

– Вот что. Мы не пойдем в Ватикан.

– Как? – изумился Гудерлинк. – Совсем? Но зачем же мы тогда…

– У нас остался час. Мы зря потеряем его в попытках проникнуть туда, куда нас все равно не пустят, и передать сыворотку тем, кто все равно не сможет – по тем или иным причинам – ею достойно распорядиться.

– Каков же выход?

– Мы бросим жребий и введем сыворотку одному из нас.

– Ты сошел с ума! – только и смог прошептать потрясенный писатель. – Да кто мы такие?

Алсвейг в ответ криво усмехнулся.

– Многие из нас привыкли мыслить стереотипами. Нам кажется, что люди, приближенные к власти – светской или церковной, – достойнее и лучше нас. Это неправда. Тебе столько раз случалось писать про подлых, продажных сенаторов, мэров, министров… Поверь мне, нынешняя религиозная верхушка ничуть не лучше. Власть неизбежно развращает. Мы с тобой – простые смертные, но мы ничем не хуже епископов, кардиналов, да, может быть, и самого Папы. Забудь о каком-то мнимом недостоинстве, думай только о том, что это – единственный выход в нашем положении. Я здоровый человек, ты – тоже. Наши раны и царапины можно легко залечить. Ничто не препятствует нам прожить еще десять, двадцать лет, хотя, конечно, все в руце Божией… И у нас есть одно неоспоримое преимущество: мы можем сохранить эксперимент в полной тайне – по крайней мере, до тех пор, пока не потребуется подробная генетическая экспертиза. Но и эту проблему можно будет решить в достаточно узком кругу посвященных: я верю, что не все мои браться по Ордену убиты или арестованы. А когда станет ясно, что процесс идет благополучно и можно ставить производство сыворотки на поток, мы найдем способ незаметно ввводить ее людям. Человечество, само того не подозревая, начнет возвращаться в Божие лоно. Люди станут лучше. Я знаю, сейчас это звучит наивно, но правда часто звучит так, не переставая оставаться правдой. Они утратят интерес к бездумному и безудержному потреблению. У них появится осознанное желание ограничивать себя ради других, забывать о себе и думать о ближних, жить ради них. Господь навсегда поселится в их душах. Это будет настоящим чудом, Томаш! Но чтобы оно случилось, мы сейчас должны действовать решительно. Что скажешь?

Гудерлинк не ответил. Ему вспомнились книги, найденные им когда-то на чердаке старого дома – повести и романы, написанные за пятьдесят или сто лет до их с Алсвейгом рождения. Книги, авторы которых мечтали о счастье и лучшем будущем человечества и никогда не узнали, в какую тьму погрузится это человечество всего через век-полтора… Почему их мечты не сбылись, а реальность оказалась ужаснее самых мрачных прогнозов? Гудерлинк хотел спросить об этом у Алсвейга, но понял, что тот не услышит.

Журналист смотрел на него, и в его взгляде все ярче разгоралась насмешка.

– Боишься? Отказываешься?

– Да.

– Тогда введем сыворотку мне.

– Послушай, Франк, у нас действительно совсем немного времени. Может статься, эта сыворотка уже никуда не годна. Может, она испортилась и теперь способна принести только вред. Подумай хорошенько, стоит ли рисковать!

Алсвейг, казалось, не слушал. Он сунул правую, здоровую руку за ворот пестрого свитера и извлек оттуда крошечный черный футляр на кожаном ремешке. В футляре оказалась металлическая ампула, на которой Гудерлинк не разглядел никаких надписей или значков. Журналист попытался закатать рукав сначала на левой руке, потом на правой, но боль от раны снова беспокоила его, и ничего не выходило. Он чуть не уронил ампулу и, несмотря на то, что она была из металла, лоб его от напряжения и ужаса покрылся каплями пота.