Брат Кулак рассмеялся лишенным веселья смехом, от которого у Марши по позвоночнику пробежала дрожь отвращения.
— Я напугал вас, доктор? — спросил Кулак, и гнилые глаза его сверкнули ярко и хитро.
Марши придержал первое, что пришло на ум: «до смерти».
— А разве это не было, гм, вашей целью? — ответил он голосом, настолько близким к нормальному, насколько ему это удалось.
Улыбка Брата Кулака напомнила ему веселую ухмылку rictus sardonicus на лице скелета с косой, изображавшего в средневековом искусстве Чуму.
— Может быть, немного. Я очень хотел, чтобы мы сразу расставили все на свои места. Может быть, я не в лучшей форме, но я не стал меньше. У меня власть. Над всем этим, — он повел рукой, будто охватывая всю Ананке, — а теперь и над вами. Это все мое, созданное по образу моему. Я превратил это в тигель, мой дорогой доктор. Я — в его центре. Я и есть его центр. Я его создатель и господин, пламя и печь. Скажите, вы знаете, что такое тигель?
— Да, — ответил Марши. Слова рождались помимо его воли. — Это сосуд, в котором выплавляют золото.
Кивок.
— Прекрасный ответ. Тигель — это способ снизить содержание излишков и примесей, создавая нечто полезное. Я — плавильщик. Я — печь. В моем тигле выгорает все, что не служит моим целям. Индивидуальность выжигается, как каленым железом. Самостоятельность истребляется. Любовь кремируется. Вера испаряется. Надежда обугливается в чернейшую золу…
Марши глядел на страшные желтые глаза, а старик вел свою сумасшедшую литанию хриплым гипнотизирующим голосом, и все вокруг исчезло, кроме глаз и голоса старика.
— Искусство плавильщика в том, чтобы нагреть тигель до нужного градуса. Разрушить психику людей до той степени, когда останутся только страх и вера. Когда они сплавятся в одно. Страх и вера гарантируют совершенную службу, не знающую сомнений. Из тигля возникает материал, подходящий для ковки инструментов.
Взгляд Брата Кулака снова упал на Марши. Тот почувствовал, как этот взгляд вгрызается в него, острый и парализующий, как клык гадюки. Черная прорезь рта дернулась в непонятной улыбке.
— Вам выпал случай увидеть своими глазами, доктор. Что вы думаете о моем тигле?
Марши облизал разбитые губы, ощутил вкус крови. Вирулентное безумие старика заражало самый воздух, которым он дышал, подобно смертельному боевому виротоксину; этот воздух удушал, подавляя волю и чувства. Марши неловко поерзал в кресле, но не мог найти в себе силы отвернуться.
Не осознавая, что делает, он медленно поднял руку к серебряному значку на груди, будто пытаясь найти напоминание о том, кто же он такой. Эмблема оставалась на месте, болтаясь на окровавленном лоскуте рубашки. С легким щелчком металл коснулся металла.
Будто внутри замкнули переключатель. Немедленно вернулось ощущение собственной личности, собственной цели. С ним вернулась память об одноглазом ребенке, которого этот человек приговорил к смерти из циничного презрения к человеческой жизни — или из грубой и холодной жестокости.
— Я думаю, это мерзость, — услышал он свой ответ. Он моргнул и сел прямее; вернувшийся гнев заставил его стиснуть подлокотники кресла. — Я думаю, что хорошо было бы, если бы кто-нибудь засунул приготовленное вами блюдо в вашу же сволочную пасть.
Брат Кулак качнулся в кресле назад, прикрыв глаза и усмехаясь.
— Наверное, вы правы, — спокойно согласился он.
— И еще как прав.
— Вы так уверенно говорите. Вы бы вызвались быть рукой правосудия, доктор?
Марши глядел на него, представляя, как его серебряные руки смыкаются на тощей шее Кулака. Они стискивали подлокотники, и силы их хватило бы, чтобы сломать шею Кулака как соломинку.
— Подумайте о той боли, о том страдании, которое вы этим предотвратите.
Он уже думал. Убить Кулака — это будет как вылечить болезнь.
— Давайте, доктор, — позвал Кулак, поднимая подбородок и поглаживая шею приглашающим жестом. — Сделайте то, что правильно. Возьмите дело в свои руки. Уничтожьте страдание. Восстановите равновесие.
Марши глядел на своего искусителя, но оставался на месте. По бокам у него стекал холодный пот. Кулак улыбнулся от мерзкого удовольствия.
— Я так и думал. Вы не поднимете на меня руку. Ваше праведное негодование — просто шутка. Мне она кажется очень смешной, а вам?
Марши отвернулся с болезненным чувством. Кулак продолжал его изводить, и с каждым его словом Марши становилось хуже.
— Вы не можете забыть, кто вы такой. Вы дали клятву сохранять жизнь, а не отнимать ее. Исцелять, а не вредить. Вы посвятили всю жизнь этой клятве. Той клятве, что годами над вами издевается. И даже сейчас она издевается над вами вместе со мной.
Читать дальше