Сэмюэль Гей - Утросклон

- Я вижу, ты чем-то озадачен, сын мой? - добродушно загудел толстяк, улыбаясь открытой, дружеской улыбкой. - Признаться, и мне бывает грустно. Вот сегодня взял в руки книгу и заскучал. А все потому, что я ее узнал, а значит, никогда больше не раскрою. Ты испытывал, друг мой, хоть когда-нибудь горечь познания?

- Сколько угодно, - насильно улыбнулся Фалифан. Ему больше всего не хотелось сейчас заниматься пустой болтовней. - Однажды в детстве я хотел унести с собою в постель пламя от свечи и схватил его пальцами...

- Ты меня правильно понял, - похвалил протоиерей. - Вот и я заскучал, оттого и не захожу в вашу мастерскую, как ты, наверное, заметил.

- А-а, понимаю, - догадался Фалифан. - Я для вас тоже - прочитанная книга, да?

Фалифан стоял, в надежде услышать что-нибудь в ответ, но старший дьякон молчал, задумавшись о чем-то своем. Кивнув на прощание, Фалифан шагнул было под арку ворот, но Гарбус удержал его и велел завтра с утра прийти к нему домой. Не просил, не предлагал, а именно велел.

- Потолковать надо, - добавил протоиерей и, не дожидаясь ответа, зашатал крупными шагами по аллее.

Трость Фалифана злобно стучала по булыжной мостовой. Он не переносил какое-либо насилие над своей волей, но знал, что придет завтра к Гарбусу, придет, потому что какое-то родство душ наметилось между ними еще с первой встречи. А самое главное, что манило его к протоиерею, это сознание того, что Гарбус знает о нем нечто большее, чем он сам. Нет, Гарбус далеко не простой человек...

Устало, боясь вступить в грязь или поскользнуться на апельсиновой кожуре, Фалифан семенил к дому.

Он свернул в проулок и увидел скопище людей. Десятка полтора мужчин и женщин безмолвно сгрудились возле будки мусорщиков. Любопытства ради Фалифан ускорил шаг и невольно стал свидетелем чудовищного представления. Сначала он разглядел мусорщика в кожаном фартуке, сидевшего на передке с вожжами в руках. Мужик тупо наблюдал, как его напарник, с серой помятой рожей, в брезентовых штанах и грубых ботинках, рядом, в пяти шагах, вершил свое гнусное дело. Он орудовал палкой с веревочной петлей на конце, куда попалась белая, довольно крупная дворняга. Когда Фалифан подошел поближе, он в подробностях увидел эту неравную борьбу между животным и человеком. Слабый всеми четырьмя лапами держался за жизнь, сильный хотел быстрее завладеть жертвой. Хрипя и выворачивая палку, мусорщик тянул собаку к будке. Петля затягивалась все туже, но собака не поддавалась, упиралась и визжала страшным, совсем человеческим криком, чувствуя свою безысходность. Мусорщик работал как машинаг крутил, тянул, тыкал палкой в голову животного, шаг за шагом приближая жертву к себе.

Толпа с интересом наблюдала этот кровавый поединок. Один упитанный горожанин подбадривал:

- Так ее, приподнимай, не давай дыхнуть...

- Развелось их, - ворчала тетка с кошелкой, обращаясь к молодой женщине с тыквой в руках.

- Да, да, - соглашалась та, - а кругом дети...

Дворняга взвизгивала все тоньше и реже, но еще сопротивлялась. Собачий убийца здорово устал, он не ожидал такой долгой борьбы. Рукав его грубого пиджака лопнул, из-под мышки полезла грязная вата. Он, исступленно бранясь и сопя, крутил палку, сдавливая петлю.

В этот момент из подворотни выбежала девчушка лет десяти. В спешке она споткнулаcь, чуть не упала и потеряла башмачок. Она кричала издали:

- Дяденька, не убивай собаку, дяденька, не убивай!

Тот, который был в телеге, поспешно слез и поспешил на помощь своему собрату по грязному ремеслу.

Он грубо оттолкнул девочку и велел ей убираться туда, откуда она явилась.

Кто-то из толпы робко попросил прекратить безобразие. Мусорщик с серым лицом слепо обернулся на голос и прохрипел, что они выполняют волю муниципалитета и что в курортном городе не должно быть бездомных собак.

Возражать больше никто не стал. Девочка, всхлипывая и закрыв лицо руками, побежала прочь. Вдвоем мусорщики споро расправились с животным. Приподняв собаку над землей, они выждали, пока она совсем не затихла. Дворняга дрогнула в последний раз, вытянулась и повисла, будто плеть.

Одеревеневшее ее тело забросили в будку, и лошадь с разбитыми копытами повезла дальше смертный домик.

Фалифан молча наблюдал за необычным происшествием. Внешне он оставался спокойным, и только величайшее презрение было написано на его лице. Он лишний раз убедился, что город, где живут такие люди, нужно презирать и ненавидеть.

Толпа рассеялась, Фалифан, злорадно улыбаясь, двинулся, дальше и вдруг наступил на что-то мягкое.