Они застыли под пристальными взглядами друг друга, в которых читалась боль.
— Сколько времени?
— Может быть, недель шесть.
— Шесть недель!
— Ш-ш-ш! — Нервно шикнул Рэтберн.
— Вебер…
— Вебер разбирается в физиологии внутренних органов лучше, чем кто-либо. Но я не знаю, поможет ли это. Немного похоже на… ваш, э-э, дом, который поражен молнией, разрушившийся и сгоревший до основания. Вы можете исследовать его обломки, посмотреть сводку погоды и, э-э, узнать, что именно произошло. Может, когда-нибудь мы и сможем, — повторил он еще раз, но настолько безнадежно, что Кеогх, сквозь накатывающийся туман ужаса, пожалел его и полусознательно протянул руку. Дотронувшись до рукава пиджака врача, он неуклюже встал.
— И что же вы собираетесь сделать?
Рэтберн поглядел на закрытую дверь спальни.
— То, что… — он сделал жест указательным и большим пальцем. — Морфий.
— И все?
— Послушайте-ка, я же все-таки врач так сказать общего назначения. Спросите лучше Вебера, а?
Кеогх понял, что уже достаточно нажал на этого человека в поисках хотя бы крупицы надежды. И если ее нет, то и нет никакого смысла пытаться ее выдавить. Он спросил:
— А кто-нибудь работает над этим? Что-нибудь новое? Вы не могли бы разузнать?
— О, я это сделаю, сделаю обязательно. Но Вебер столько может вам выдать прямо из головы, сколько бы я разузнал за шесть ме… за долгое время.
Открылась дверь. Она вышла с пустым, ничего не выражавшим взглядом, но порозовевшей, и закутанной в длинный белый махровый халат.
— Доктор Рэтберн…
— Он спит.
— Слава Богу А…?
— Боли нет.
— Но что же это? Что с ним случилось?
— Ну, я не хотел бы утверждать со всей уверенностью… Мы ждем доктора Вебера. Он узнает.
— Но — но он…?
— Он проспит целые сутки.
— А могу я…?
Эта робость, осторожность, удивила Кеогха — все это так на нее непохоже.
— Могу я его увидеть?
— Он только что уснул!
— Меня не волнует это. Я очень-очень тихо. Даже не притронусь к нему.
— Идите, — вздохнул Рэтберн. Она открыла дверь, и нетерпеливо, молчаливо, проскользнула внутрь.
— Можно подумать, что она пытается удостовериться там ли он.
Кеогх, который хорошо знал ее, заметил:
— Так оно и есть.
Но биографию Гая Гиббона действительно оказалось трудно найти. Ибо он не был выдающимся администратором, который, несмотря на всю его охраняемую анонимность, обладал такой большой властью, что должен был оставлять следы для тех, кто знал куда смотреть и что искать, тех, кто мог поработать и просеить эти детали сквозь мелкое сито. Точно так же Гай Гиббон не являлся и наследником от рождения бессчетных миллионов, не был он и прямым потомком ряда финансовых великанов.
Происходил он оттуда же, откуда большинство из нас: из средних слоев или верхнесредних, или верхненижних средних, или нижне верхне средних или из какой-то другой неопределенной точки посреди постоянно перемещающихся слоев общества (чем больше их изучают, тем меньше в них разбираются). В конце концов он принадлежал к клану Уайков всего восемь с половиной недель. О, голые детали не слишком трудно отыскать (например — дата рождения, успеваемость в школе) и определенные основные факты (занятия отца, девичья фамилия матери), так же как и маме — другой (развод или смерть родственников). Но биография, настоящая биография, не ограничивающаяся описанием, которая объясняет человека — и это удается немногим-вот это-то предприятие нелегкое.
Можно смело предположить, что наука способна сделать то, чего не может вся королевская конница и вся королевская рать — склеить разбитое яйцо. Предоставьте ей достаточно оборудования и достаточно времени… но разве не то же самое: «Дайте достаточно средств и денег?» Ибо деньги могут быть не только средством, но и мотивом. Поэтому, если на проект израсходовано достаточно денег, то наверное можно снять последний покров таинственности с истории жизни человека, молодого человека из (как сказали бы снобы) ниоткуда, как бы ни был он недолго — хотя и близко — знаком.
Совершенно ясно, что самым важным событием в жизни Гая Гиббона стала его первая встреча с кланом Уайков, и подобно многим до и после него, он тогда не имел ни малейшего представления, что встретился с ними. Это случилось, когда Гаю было около двадцати, и он с Сэмми Штейном залез в чужие владения.
Сэмми был его школьным приятелем, и в тот день, он хотел сообщить ему какую-то тайну. И очень настаивал на вылазке, но объяснить в чем дело, отказывался. Сэмми был плечистым, добродушным и в разумных пределах безвольным парнем, чья близкая дружба с Гаем основывалась почти исключительно на притяжении противоположных полюсов. И, поскольку, из многих видов устраиваемых ими забав, самыми забавными считались посещения чужих владений. И в данном случае ему хотелось открытие своей тайны проделать именно таким образом.
Читать дальше