Михаил Савеличев - Самурай

То, что это хирурги, Максим догадался по их стеклянным глазам, прикрытыми контактными линзами, которые расчерчивали прицельные сетки и мигающие крошечные огоньки микроскопов и нанокомпьютеров, да по общему безжалостно-равнодушному выражению глаз в окружении характерных морщинок и нависающих с безресничных век тонких длинных складок, готовых мгновенно захлопнуться перед фонтанчиками крови из разрезанных артерий или распоротого сердца.

Слегка шевеля головой из стороны в сторону, Максим пытался найти в них десять отличий, но дальше одного не пошло — они различались только тем, что один стоял справа от Максима, а другой — слева, с одинаковой холодной доброжелательностью разглядывая пациента и синхронно моргая.

Сквозь очки света проходило не так много, и поэтому Максим имел возможность любоваться несколько искаженным изображением операционной в громадном рефлекторе висящего над ним прожектора, хотя пришлось изрядно постараться, чтобы перевести вогнутое, сверкающее изображение трех людей, двое из которых стояли и выходили в зеркале искаженными зелеными овалами, в привычное человеческое мирововсприятие.

Сам Максим отражался живописным уродцем с толстеньким телом, кривыми ножками и сплюснутой головой, делающей честь самому закоренелому неандертальцу, и было похоже на то, что он попал в комнату смеха и так и лег у самого смешного отображения, от истерического смеха не имея сил двинуться дальше.

Хирурги наконец оторвались от созерцания пациента, переглядывания и синхронного моргания, подкатили поближе к операционному столу укутанный простыней столик, долго его распаковывали, путаясь в невероятного размера простыне, которая оказалась изнутри расписанной аляпистыми узорами.

Открытая свету прожекторов россыпь инструментов вспыхнула столь ярко, что Максим, чувствительно уколотый сквозь очки, на мгновение зажмурился, а когда вновь всмотрелся в импровизированное зеркало, то оказалось, что за это время хирурги ухитрились вооружиться неимоверным количеством всевозможных инструментов и теперь расположились в районе живота Максима, зажимая между пальцев гроздья скальпелей, больше смахивающих на слегка уменьшенные копии мечей, шпаг и сабель, устрашающего вида крючья, как две капли похожие на египетские ритуальные приспособления для извлечения мозга через нос бальзамируемого фараона; их длинные мизинцы оттягивали разнокалиберные ножницы, начиная от крошечных, пригодных разве что для отрезания ниток, до солидных приспособлений, предназначенных для кастрации китов.

Один из хирургов зажимал под мышкой циркулярную пилу с голубой полукруглой насадкой для отвода в сторону костяной стружки и клочков мяса, а второй на сгибе локтей удерживал вязанку электродов, заботливо прикрытую защитной кованной маской с закопченным стеклом и потеками поплавившегося металла. Они бесцеремонно высыпали все ему на живот и, если бы не бронежилет, то он наверняка получил бы перелом ребер и множество колющих ран. Инструменты скатывались с него на стол, падали с громким звоном на пол, запутывались в складках его плаща, а один скальпель умудрился ловко войти между кевларовыми плитами и остаться в торчащем положении, медленно покачиваясь из стороны в сторону. О стерильности здесь не заботились.

Операция началась без особых подготовительных изысков, как то — общеуспокаивающего похлопывания пациента по плечу и поглаживания по щекам, надевания маски и пускания хлороформа с обязательным отсчетом, как будто человек готовился стартовать в космическое пространство, последующего обнажения тела и натирания его тремя видами антисептиков, рисовки на нем фломастером схем надрезов и разрезов, протягивания рук к ассистентам за новыми порциями тампонов и ниток. Здесь работали профессионалы, гении полевой хирургии, когда вокруг рвутся бомбы, на открытые раны летит земля, и даже самая сложная операция не должна длиться более пяти минут, из-за чего самый обыкновенный чирей и инфаркт миокарда здесь лечился исключительно ампутацией.

Левый хирург вцепился в торчащий из бронежилета скальпель, с усилием потащил его в сторону Максимовых ног, полосуя плащ, рубашку, надетую сегодня, по странной прихоти, поверх брони, правый же осторожно щипчиками раскладывал в разные стороны разрезанную ткань, словно вспоротый живот лягушки, под которым открывался почти что черепаший панцирь.

Однако то были действительно мастера своего дела, и только сейчас Максим сообразил для чего им нужны электроды — хирург достал из-под стола толстый кабель, затянутый в черную резиновую изоляцию с массивным железным прихватом, зацепил крокодильчиком электрод, надел маску и несколько долгих секунд любовался собранным агрегатом, вертя им в такой опасной близости от подбородка оперируемого, что Максим подумал, что хирург решил прежде всего изобразить из себя дантиста, и посильнее сжал челюсти.