М. Чертанов - Казнить нельзя помиловать

– И что? Вы поженились и жили долго и счастливо, пока он не погиб в перестрелке?

– Да, по законам жанра здесь должен последовать рассказ о большой и чистой любви, – согласилась Марина, – но все было намного прозаичнее. Я предложила ему подняться… выпить кофе. Он поблагодарил, но сказал, что должен ехать по своим бандитским делам… Обещал, что позвонит мне в ближайшие дни, и, если я буду не против, мы «сходим куда-нибудь вдвоем», как он тактично выразился. Через пару дней позвонил, но мне инстинкт самосохранения подсказал, что разумнее отказаться. Я отказалась. Знала, что больше он не позвонит. И он не позвонил. И я ему не звонила, хотя у меня был его домашний телефон, и мне иногда хотелось его увидеть. Но…

– Странно, что он не позвонил тебе еще раз, – сказал я.

– Может, замочили, – равнодушно отозвалась Марина. – Ты не думай, что это приключение оставило в моей душе неизгладимый след. Я про этого Серегу вспомнила первый или второй раз за десять лет. Просто такой разговор пошел, что хочется рассказать о себе какую-нибудь дрянь.

– Я бы не сказал, что ты рассказала такую уж дрянь. Очень романтично. Интеллигентный сутенер, храбрая маленькая женщина и благородный жулик. Прямо сюжет для романа. А дальше?

– Работу нашла. Я экономист. Несколько лет трудилась, потом осточертело Придумала другой способ себя обеспечивать. Закалка соответствующая уже была… Меня устраивает. Времени свободного вагон Никакого начальства. Пять-шесть вечеров в месяц, и все.

– Хорошие, однако, у тебя друзья, если за пять вечеров в месяц можно припеваючи жить, – сказал я. – Где ж ты все-таки их отыскиваешь? Сомневаюсь, чтоб такие душевные люди просто пачками в Интернете болтались.

– Это мое ноу-хау… Лучше расскажи мне что-нибудь про свой Владивосток! Всегда мечтала там побывать, мне казалось, что это такой романтический город… Моряки, военные…

– Красивые, здоровенные. . – согласился я. – Но чего мне здесь недостает – это воды. Окна нашей квартиры выходили прямо на океан.

– Вот, наверное, красотища-то…

Давно мне не было ни с кем так уютно и спокойно. Вообще-то я всегда дружил с женщинами. Они чуткие, тонкие создания, а большинство из них любит нас, хотя, ей-богу, никогда не мог понять за что. А Марина – именно то, что доктор прописал.

Она… знаете, когда картины, представляющие художественную ценность, нелегально провозят через границу, поверх них рисуют какую-нибудь ерунду, а потом снимают верхний слой, и через мазню постепенно проступает неподдельная красота. Так и под ее поверхностной манерой общаться угадывались теплота, и глубина, и ровный, сильный свет, который, казалось, светит только вам.

Профи высокого класса. Мягкая ирония, ненавязчивое внимание. Никого не осуждает, ничему не удивляется Проблемы рядом с ней казались надуманными, тревоги – преувеличенными. Когда она произносила какую-нибудь очередную банальность вроде «жизнь – сложная штука», создавалась полная иллюзия, будто человек говорит нечто глубоко обдуманное, идущее от сердца. Только с таким собеседником нужно держать ухо востро. Все свои реплики она произносила с одинаково серьезной, задумчивой интонацией, и было трудно понять, когда она говорит серьезно, а когда потешается над вами. До невозможности банальные, ее высказывания тем не менее постоянно обманывали партнера: ждешь сочувствия, а получаешь по лбу, настраиваешься на оплеуху, а на тебя льется мед. И постоянно присутствовал в ее речи неуловимый обертон, заставлявший посреди пустого трепа ждать каких-то откровенных, удивительных слов.

– А сейчас ты что делаешь целыми днями? – Она потянулась к кофейнику.

– Ради бога, не полную чашку, – попросил я, – если честно, вообще не люблю кофе.

– Что ж раньше молчал? Чаю? Мартини? Минералки? Может, тебе супу сварить?

Про суп было сказано таким тоном, что даже если б я умирал с голоду – не посмел бы попросить. Впрочем, я сразу понял, что в этом доме не привыкли потворствовать прихотям мужских желудков: путь к нашим сердцам лежал через иные органы.

– Давай минералку, – сказал я – Чем занимаюсь? Ничем. Бездельничать, когда все кругом чем-то заняты, вроде бы неловко, но – упоительно. Свобода. Шляюсь по городу в будни с девяти до шести. В ЦДХ, или в парк, или еще куда. Не каждый день, конечно. Иногда на диване валяюсь.

– Почему ты гуляешь по городу именно с девяти до шести?

– Потому что если б я работал с девяти, в шесть уже был бы свободен на законном основании, – объяснил я. – Сам себе создаю иллюзию занятости.