М. Чертанов - Казнить нельзя помиловать

– Говори «Питер», не донесу… – хихикнула Марина. – Значит, одиночество в каменных джунглях? Если честно, я ожидала, что ты поведаешь нечто более ужасное. Ваня, это ведь случайность. От них никто не застрахован… А с работой-то у тебя что получилось?

– Ничего особенного. Нашел работу. По специальности, все путем. Зарплата хорошая, у нас во Владике о такой можно только мечтать. И народ вроде неплохой. Потом стало тошно, и ушел. Машину продал, хватит прожить с полгода или больше. Деньги кончатся – найду что-нибудь. А может, не найду, – я пожал плечами. – Мне в общем-то все уже безразлично.

– Нет уж, ты все-таки объясни, почему с работы ушел, – потребовала она.

– Сам не знаю. Надоело распевать гимны с молитвами каждое утро… И как раз очередная проверка на Шарикове приближалась, а я этих дел не люблю. Одна моя личная жизнь чего стоит…

– На полиграфе, что ли? О-о, это серьезная причина, – уважительно протянула Марина. – А разве нынче за твою личную жизнь сажают? Впрочем, я не очень слежу за законодательством в этой области, – сказала она, и уголки тонких губ чуть дрогнули от сдерживаемого смешка.

– Вроде не сажают, – сказал я не очень уверенно, ибо за нашим законодательством и вправду довольно трудно уследить, – но с работы бы выкинули по статье. А так я ушел по собственному. Большая разница.

– А что твои истории? Ты и сейчас в них по уши погряз?

– Представь себе – нет. Ну… то есть редко. И без эксцессов. Так, ерунда всякая Чувствовать-то я ничего не могу, и душа во мне давно издохла. Ничего мне не хочется. Все время помню, хочу забыть и не могу.

– Про отца? – уточнила Марина.

Все-таки она вытянула из меня немножечко правды. Мелкой, но мучительной. Воспоминания о мертвых всегда тяжелы. Отец меня возил в Москву на зимние каникулы, когда я был маленький. Он хотел меня повести обедать в какой-то кабак, сейчас уж не помню, как называется; а я заявил, что он плохо одет, и я с ним не пойду. Придурок. Отец весь как-то сжался, будто стал меньше ростом. Потом я сменил гнев на милость, и мы все-таки пошли. Он заказал все самое дорогое, а я ничего ел, отказывался. Руки у него дрожали… Как вспомню, мне не по себе, будто нож в сердце поворачивают. И всякая подобная ерунда лезет в голову, каждый день что-нибудь да вспоминается, какая-нибудь еще мелочь.

– Зачем я тебе это рассказал… Извини, Маруся, – сказал я уныло. Настроение у меня упало. – А ты как здесь оказалась? – осведомился я больше из любезности, чем из любопытства.

– Мне иногда кажется, – она улыбнулась криво, – что Москва – это какой-то отстойник для отбросов общества… Ты правильно говоришь – в большом городе так легко затеряться! Вот я и затерялась. Да так успешно, что захоти я теперь найтись – ничего не получится… Вообще-то я МГУ заканчивала, потом уехала обратно домой, потом с мужем развелись. А я тоже не захотела там оставаться, взяла да и приехала, тогда еще Москва столицей была…

– А дети у тебя есть?

– Дочь и сын. (Она не сказала, как любая из тысячи женщин: «сын и дочь».) Они то со мной живут, то с отцом. Но в основном с ним. Он богатый.

– И ты с тех самых пор и ведешь такой образ жизни, как сейчас?

– Не совсем. Сначала мне не попалось работы по специальности. Пошла в «фирму». Без денег-то жить сложно. С полгода работала.

– Как же тебя отпустили? – с живейшим интересом спросил я, припомнив душераздирающие телевизионные истории о том, как желающая «завязать» проститутка непременно оказывается в морге с изуродованным лицом.

– Глупости это, будто хозяева путан не отпускают, преследуют их, – разочаровала меня Марина. – Какой смысл? Желающих на освободившуюся вакансию – что собак нерезаных. Во всяком случае, мне никто слова не сказал. Правда, я подстраховалась. У нас была хорошая крыша.

– Чем хорошая крыша отличается от плохой? – полюбопытствовал я.

– Никаких «субботников». Два парня приезжали, забирали бабки, но нашими услугами не пользовались. Один, Серега, красивый такой, вроде тебя, но покрепче, хищное лицо, а глаза… будто он не мелкий рэкетир, а какой-нибудь скрипач-вундеркинд, что ли… Мы часто разговаривали, но он ко мне не клеился. Не из брезгливости, а он вот такой был… сложный. Как решила уходить – дождалась дня, когда они приехали за выручкой. Хозяин-то ко мне хорошо относился, я его сыну экзамен по немецкому помогла сдать. Но на всякий случай… Я попросила Серегу сказать хозяину, что он меня забирает себе. Серега согласился. Мне показалось, что ему нравится эта затея. Они ведь презирают сутенеров… Он еще сказал хозяину что-то, так тот сам принес мои шмотки и вежливо попрощался, пожелал успехов… Серега отвез меня домой…