Анатолий Днепров: Две минуты одиночества

— Откуда к нам пожаловали, синьор? — спросил старик после того, как была допита вторая кружка светлого вина.

— О, издалека. Вы, наверное, знаете такую страну — Советский Союз?

— Не может быть! Унион Совьетико! Так это же так далеко! — старик встал и посмотрел на меня недоверчиво.

Тогда я достал из бокового кармана открытку с изображением Спасской башни Московского Кремля и протянул ему.

— Полла! Иди скорее сюда! Посмотри на это чудо!

В комнату вошла совсем седая женщина и, нагнувшись над открыткой, долго и молчаливо ее рассматривала.

— Ну, как, что ты скажешь? А ты говорила — приехал американец!

— Пресвятая мадонна… — шептала Полла. — Неужели из России?

Я кивнул головой, и женщина взяла мою руку в свою и долго ее трясла. Теперь я был уверен, что встреча с профессором Кардуччи состоится.

— Я приехал сюда специально, чтобы повидаться с моим старым другом. Раньше он жил в Риме, а теперь по состоянию здоровья решил сменить город на деревню. Он — доктор, и говорят, приехал врачевать к вам…

Я заметил, как старик и женщина быстро переглянулись.

— Одну секунду, синьор, — сказал старик, и оба они вышли в соседнюю комнату. До меня донесся быстрый приглушенный разговор на непонятном наречии. Я понял только одно: женщина мне не доверяла, а старик, показывая на подаренную открытку, доказывал, что я «честный человек». Я встал и вошел в помещение, где беседовали муж и жена.

— Мне известно, — сказал я, — что мой друг не хочет, чтобы с ним виделся кто-либо из города. Более того, я и не настаиваю на встрече с ним, если он не пожелает меня видеть. Исполните мою просьбу: снесите к нему вот эту записку.

Я быстро набросал на листке бумаги: «Синьор доктор, я приехал из Москвы, чтобы встретиться с Вами. Сергей Андронов». Женщина взяла записку и выскользнула на улицу.

Кувшин вина мы допили со стариком молча, напряженно ожидая, когда придет Полла. Но вот дверь распахнулась, в низенькую каморку ворвался Кардуччи, и, увидев меня, бросился в мои объятия. Нас оставили одних.

— Я так рад, так рад… Вы — здесь! Это невероятно, синьор Андронов… Я потерял почти всех друзей… Вернее — тех, кого считал друзьями.

Он говорил страстно и взволнованно, как человек, который провел долгое время в одиночестве, и, наконец, встретился с другим человеком.

— Сожжение Джордано Бруно, осуждение Галилея… Все это было на нашей земле… Все то же…

— Что случилось, профессор? Что такого вы сделали? Кардуччи отошел в сторону и посмотрел на меня лукаво.

— И вы задаете мне эти вопросы?! А разве всякое новое достижение науки не подрывает авторитет бога и авторитет церкви? Вы прекрасно знаете ответ на этот вопрос. А вот что обычно происходит после того, когда первый шок от нового научного открытия проходит, вы, может быть, не совсем представляете. Вначале церковь расправляется со своей жертвой, на втором этапе она стремится доказать божественное происхождение нового открытия. Впрочем, почему мы здесь стоим! Я должен вам так много рассказать, так много…

— Странно все получается, — продолжал взволнованно говорить Кардуччи, когда мы поднимались по узкой горной тропинке, которая извивалась по краю скалы, нависшей над озером. — Три года назад мы с вами встречались в Москве как ученые, которых волнует одно и то же. А сейчас вы приехали ко мне как один из немногих друзей, на поддержку которых, хотя бы моральную, я могу рассчитывать.

— Я уверен, что здесь у вас много друзей. Разве люди, которые вас окружают в этой деревне, не ваши друзья?

Кардуччи остановился, переводя дыхание.

— И да и нет… Особенно «нет» относится к местному священнику, синьору Грегорио. Он слишком часто посещает мой дом и допытывается, кто я такой и зачем сюда приехал. Что касается крестьян, то они, конечно, друзья. Но я совершенно не знаю, как они поведут себя, если в церкви им скажут, будто я их враг.

— Что же могут сказать о вас плохого?

Кардуччи долго не отвечал. Мы поднимались все выше и выше. И только у подножия крутой, вырубленной в скале каменной лестницы — над ней раскачивались ветки хмеля — Кардуччи на секунду остановился.

— Что могут обо мне сказать плохого? — повторил он мой вопрос. — Могут сказать самое страшное: я посягнул на право нашего бога управлять человеческой душой. Да, да, не смейтесь! Вы себе даже не представляете, что за страшная сила таится в науке, и не только в биофизике! Все кажется безобидным до поры, пока люди не начнут пользоваться ее результатами. Помните историю с ядерной физикой? Кто думал во времена Резерфорда, что ядерная физика перевернет весь мир. Когда молния заставила звонить электрический звонок в квартире вашего великого соотечественника Попова, никто не мог предположить, какая после этого начнется революция в технике. Работая в какой-нибудь области науки, мы не можем полностью предугадать, что она сделает с людьми, с человеческим обществом, с философией, религией, искусством. И только потом, когда пройдет много-много лет, мы оглядываемся назад и говорим: «Не начни профессор такой-то десять лет назад заниматься тем-то, сегодня все было бы иначе…». Кстати, вот и мой дом. Высоко, правда?