Николай Беляев - Спасибо деду за победу [СИ]

Мать, не останавливаясь, бросила на бойцов беглый взгляд — словно ножом резанула.

Пашке захотелось не то что заорать — завыть от бессилия.

Как? Ну как можно им не помочь?

Но и помочь мы тупо не сможем. Нас всего двое, а фашисты если попрут — то танками и мотопехотой. А они попрут обязательно — может быть, уже чрез полчаса-час. Они в этих местах наступали стремительно — даже странно, что мы ещё не в окружении.

Он мельком взглянул на Павлуху — тот бледный, губ почти не видно, зубы явно стиснуты, по скулам желваки играют.

— Тёзка… у тебя семья есть?

— Жена, сын, годик всего… в Калинине.

Калинин… Это ж Тверь вроде. Дойдут туда фашисты? Блин, не помню… Я ничего не помню! Какой от меня толк — здесь? У меня даже винтовки нет.

— До Калинина фашисты не дойдут, — как можно увереннее пробормотал Пашка.

— Конечно, не дойдут, — процедил Павлуха. — Они и до Минска не дойдут. Встретим их на Линии Сталина. И погоним обратно, — до него вдруг дошёл смысл сказанного Пашкой: — Ты что, думаешь, что они могут дойти до Москвы? Да ты… паникёр! Ах ты… ты не дал мне предупредить сержанта! Питерский! Носочки! Память потерял! Сволочь, белогвардейская, недобитая!

Сбитый с ног Пашка покатился по утоптанной земле брошенного дворика. Павлуха навалился сверху, работая кулаками:

— Вот тебе! Окруженец! Питер! Носочки! Я и поверил! Убью!

Он психовал, а потому бил суетливо, неумело, но несколько раз Пашке прилетело весьма чувствительно. Скула горела, под рёбрами саднило, а удары продолжали сыпаться.

И вдруг сверху обрушился водопад.

Это была женщина — та самая, в ситцевом платье. Отшвырнула в сторону пустое жестяное ведро — то, что оставил Пашка дальше по дороге. Посмотрела так, что тот, предыдущий взгляд показался добрым и ласковым.

— Родину защищайте, а не собачьтесь, как два кобеля…

Голос у неё был сиплый, простуженный. Скорее всего, беженцы ночевали в лесу, в лучшем случае у костра, а в платок небось сына на ночь закутала…

Ответа ждать не стала — повернулась и ушла. Два Павла остались сидеть на земле, мокрые по пояс и чувствующие себя оплёванными.

— Уходи, — первым нарушил молчание длинный. Поморщившись, встал, поднял свою винтовку. Отойдя к дому, подобрал амуницию, брошенную, когда пошли копать могилу. — Пока ты не появился, всё было хорошо.

— Ты называешь это «хорошо»? — не выдержал Пашка. С трудом поднялся — всё тело болело. Скула, скорее всего, скоро распухнет. — Тёзка, мы отступаем, и не потому, что я тут появился. — Он чувствовал, что его начинает нести, но сдерживаться сил не было. — Потому что фашисты нагнули пол-Европы. Потому что у них хорошая техника и организация. Потому что мы не ждали, что они нападут. Потому что… — в памяти сам собой всплыл читанный где-то факт, — …потому что мы разукомплектовали Линию Сталина, чтобы построить новую, на западе. И так ничего и не построили, а на старой границе укрепления оголены. Они возьмут Минск, тёзка, и до Москвы дойдут, и до Питера, но дальше — ни-ни. И погоним мы их от Сталинграда и до самого Берлина…

Павлуха так и застыл, глядя на Пашку. Впрочем, мелькнувший на мгновение интерес тут же сменился безразличием.

— Ну-ну… пророк, — бросил он, идя к калитке. — Сиди здесь, раз все равно всё будет в порядке… А я пошёл воевать. За эту вот бабу с пацаном, за нашего сержанта, за старшину убитого. И за мою семью. Чтобы эти гады не взяли Минск несмотря на всё то, что ты тут так уверенно наболтал…

Пнув и без того распахнутую калитку, он вышел на дорогу и зашагал в ту же сторону, что и беженцы.

Пашка остался один. Взял со скамьи свою амуницию, привычно накинул плечевые лямки. Толку-то с неё… Патроны в подсумках холостые, в гранатнике — скомканная бумага. Надел тощий вещмешок с нелепо болтающейся на нём каской. Подхватил свою «трёху» с сильной коррозией на стволе — и тоже вышел в поток людей.

На минуту остановился у колодца — тут уже толпились люди, жадно зачерпывающие из вытянутой бадьи жестяными кружками и пригоршнями, под их неприязненными взглядами наполнил флягу. Зашагал дальше.

Смартфон!

Вот он, в кармане. Мокрый, экран разбит — видимо, одним из Павлухиных ударов. Включится? Ни фига, наверное, батарея сдохла окончательно. Ну и чёрт с ним, будет река — утоплю, просто так выбрасывать нельзя… Достал из кармана пригоршню мятых сторублёвых бумажек, скомкал, зашвырнул в чей-то сад — куда они сейчас, только лишние вопросы будут.

Ему было непривычно легко — даже бесполезная винтовка не тяготила. Охватила какая-то весёлая злость. Мокрая гимнастерка и рубаха неприятно липли к телу, всё болело, но он не замечал этого.