Михаил Лезинский - Колючая Арктика

— Очень, — искренне ответил Кучаев, — только ты, Володя, не переживай задним числом — вишь, губы все понскусал. Слушаю я тебя внимательно, слушаю…

— В Погындино, в столовке однажды с шоферней раздавили пару бутылок, а после принятия разговоры завели. Обычные. О женщинах. Я возьми и тоже вклинься. Будто бабаед я какой записной. И женщин я имел раз-два и Обчелся. а туда же! Говорю: "А у меня бабец на всю Колыму разъединственная, что тебе на кухне, что — в постели!" Один разбитной малый рассмеялся и говорит: "Правильно мыслишь, братишка молочный., согласен с тобою на все сто процентов, лучше твоей жены в постели не встречал…" Обьгчная шутка?.. Согласен. Злая, но шутка. Раньше бы я как шутку и воспринял… Эх, да что там говорить! Кто только с нею не переспал! А муж всегда узнает ой этом последним… Н-да…

— Где она сейчас? Встречаетесь?

— Где же ей быть? — удивился Кравченко. — От длинного рубля она не уедет. На Зеленом и живет. Заочно институт окончила. Юристом работает.

— Замужем?

— Так я ж вам говорил, Лешка Резаев ее муж. Когда мы с нею разбежались, вызвала она своего Абдулкадира из Казани, повинилась перед ним… Простил. А зря! Извелся с нею Лешка Резаев…

— Что-продолжает?

— Не останавливалась. Сейчас повадилась Насима ходить к одному писателю местному… Нет, фамилии его я не помню, но говорят, пишет неплохо… Так вот Насима сейчас этому писателю мозги полоскает…

И тут какая-то шестерня повернулась в кучаевской голове: да он же знакомился с этой Насимой на квартире юкагирского писателя и сотрудника «Колымки» Семена Курилова!..

А было так: Максим Кучаев возвратился из очередной командировки и ему необходимо было согласовать перевод куриловского рассказа, который шел в номер. В его квартире он и застал эту женщину. Она нисколько не смутилась, увидев незнакомого человека, сверкнула глазками, улыбнулась приветливо, — Кучаев тогда отметил про себя, что такая улыбка может быть только у безгрешного человека или ребенка! — протянула руку.

— Насима Нуршина.

И тут же шмыгнула в дверь. Не выскочила, не выбежала, не вышла, а именно — вышмыгнула в темь бесшумно. Была и нет её!

— Я люблю эту женщину, Максим, и я тебе говорил о ней — сказал Семен Курилов, хотя Кучаев его ни о чем не спрашивал, — я очень люблю эту женщину, Максим, и мы, наверно, поженимся. Она красивая и смелая женщина и ее не смущает, что у меня трое детей…

Шестерня в кучаевской голове сделала полный оборот, Теперь он наверняка знал, что та Насима в квартире Курилова и та, о какой рассказывает Кравченко, одно н то же лицо.

— Это же удар по Семену!

— Что вы сказали, Леонидыч?

Кучаев не заметил, что начал мыслить вслух.

— Так, ничего…

И снова маячит впереди этот жестокий и коварный перевал. Тогда, когда в кабине сидела З. И. Щеглова, Сергей Гаранин преодолел его на одном самолюбии. Ему и сейчас вспоминать противно, что он, как институтка паршивая, шептал ласковые слова машине! Что есть — машина!? Машина — металлический зверь. Зубами обязана скрипеть, цилиндрами клацать, а брать намеченную человеком высоту, не испытывая при этом ни радости, ни печали…

Испытывает трасса нас морозом, одиночеством

И дарит трасса краски нам сияния полночного…

Почему-то на слуху стихи, которые ему нашептала Зина. И, они, эти немудрённые строки, его разозлили. И ещё ему припомнили горячие постельные нашептывания: "Мы же любим друг друга, Серёженька. Разве этого мало. Зачем нам много денег, а, Серёженька?"..

Тогда он промолчал. Дура стоеросовая! Деньги — это свобода. Без дензнаков ты букашка, а с деньгами — человек! Да что там говорит с бабой!?.

Мысли эти как появились в голове, так и улетучились — дорога не позволяла расслабляться! Дрэк дорога! Эта внезапная — всего на несколько дневных часов! — оттепель наделала бед. Накатаное проезжее полотно застеклянело и по нему, с черепашьей скоростью, не пытаясь обогнать друг друга, двигаются машины. Множество машин. Со взрывчаткой и цементом, кирпичом и байковыми одеялами. С шампанским и термобигудями!..Господи! Да на черта на Крайнем Севере эти термогуди-бигудики!? Брошки-вошки?! Мыльницы-пыльницы?!.

Перед очередным перевалом, — до оттепели его преодолевали своим ходом! — огромная очередь машин в ожидании, когда бульдозер или трактор растормошат её, растерзают её, перетаскают поодиночке «УРАЛЫ» и «ТАТРЫ» на другую сторону перевала. А там, по билибинской трассе — шашком-шашком, почти пёхом! — но уже своим ходом до материальных и продуктовых складов. Там разгрузятся и поканают в путь обратный.