Олег Серегин - Хирургическое вмешательство

— Если доберёмся? — уточнил Ксе.

— Пока что преимущества нет. Жень!

— А! — отозвался божонок.

— Ты можешь мне сказать, сколько за дверью твоих жрецов?

— Только адептов, — ответил тот в смущении. — А их там нет. Там мусор всякий… может, даже просто менты.

— Но нам-то от этого не легче.

— Извините… — пролепетал Жень.

— Не извиняйся, — строго сказал Дед. — Если б ты был взрослый мужик, ты бы от них пятна на асфальте оставил. А т-ты пацан. Тебе помощь нужна. Мы обещали, и мы поможем.

Он опустил голову и с усилием сглотнул.

Ксе смотрел во все глаза. Он знал, что сейчас случится: сейчас Арья медленно обернётся к нему и что-то скажет — что-то жуткое и терзающее его душу.

Арья обернулся.

— Ксе, — глухо произнёс он и опустил лицо, первый не выдержав взгляда. — Ксе… Этому я не учил. Никого не учил и сам забыть хотел. Прости. Тебе придётся… прямо сейчас.

Тот только кивнул. Ученик чувствовал настроение Деда и не спрашивал, что за умение ему предстоит перенять. Вихрь вокруг него тоже чувствовал — и плясал, пел, плескался от радости, потому что юного бога войны не пугала готовность к убийству. Люди, которые сейчас дышали, думали, ждали в засаде, не подозревая о том, что уже мертвы, были жрецами, и потому мальчик готов был визжать от счастья. Он даже чуть сожалел, что имеет другую внутреннюю природу, нежели шаман Ксе. Жень не умел убивать жрецов, но очень хотел научиться.

Арья медлил.

— Ксе, — выдавил, наконец, он, и лицо старика исказилось, — понимаешь, Ксе, ведь больше ничего сделать нельзя… не убежим мы от них… вообще отсюда не выйдем…

— Дед, — тихо сказал Ксе, — ты учи давай. Не оправдывайся.

Молодой шаман поднял руки ладонями кверху, и лихорадочно горячие кисти Деда накрыли их.

Чувство, знакомое с детства и драгоценное сердцу.

Чувство, не требующее слов.

— Понимаешь, — шептал Дед, — если б можно было ей объяснить… но она не понимает. Она не понимает полутонов. Всё-таки попробуем, чтоб не насмерть…

Ксе стоял с закрытыми глазами, медленно покачиваясь по часовой стрелке. Когда Арья освободил его руки, ученик резко переменил направление движения и тут же очнулся.

— Пошли, — сказал Арья, заметив, что взгляд Ксе вновь стал осмысленным. — Я первый, Женька со мной. Из машины мы тебе просигналим. Не надейся, что пройдёшь по моему следу легко. Лья наверняка видел не всех, и я всех не увижу.

— Есть, — по-солдатски отрапортовал Ксе.

— Нету, — мрачно ответил Дед. — Как-нибудь на досуге подумаешь, почему контактёров не берут в армию. Ну, до встречи.

Он положил руку на плечо застывшему у стены Женю и легонько подтолкнул божонка вперёд.

Тяжёлая дверь, обитая пахучей кожей, закрылась за ними, и Ксе рухнул в стихию — как метеорит, с неописуемой высоты падающий в океан.

…Сознание Матьземли казалось спокойным, но напряжённым. Богиня, непредставимо огромная физически, обычно распределяла свой растительный разум по всей плоти, а сейчас её мышление сосредотачивалось на крайне малом отрезке пространства; впору подозревать, что изо всего, происходящего на Земле, по крайней мере, в Евразии, главным было именно это. Несколько шагов от подъезда к машине, которые сейчас проходили великий старый шаман и маленький беззащитный бог.

Ксе чувствовал их ясно, как самого себя.

Он чувствовал также, частью самостоятельно, частью — впитывая мысли и действия Деда, людей, которые ждали. Жрецы ни секунды не сомневались в том, кого видят; двери машин открылись, подошвы ботинок коснулись асфальта. Четыре молодых неофита. Четыре водителя с милицейскими удостоверениями.

…Точно русоволосый внук подставил локоть дряхлому деду там, на тротуаре перед подъездом. Дед грузно опёрся, виновато ворча и не подымая глаз. Вздохнул.

Ксе ощутил этот вздох как свой. На миг он стал старым, очень старым, опытным, могущественным и мудрым, но вместе с тем невероятно приблизился к смерти. Она, не первая и не последняя на пути его души, всё же размягчила шамана, отняла беспечность и лёгкость, заразила тревогами. Всё зная, всё обдумав, решившись, Арья испытывал боль и страх.

Ксе сжал зубы.

Дед, точно в детстве, позвал его к себе, и ученик почти что стал им. Нахлынули воздух, холод и звук, поблекшие, как пропущенные через какую-то плёнку.

— Мати, — величественно и строго сказал старик, крепко сжав руку потного от волнения Женя. — Возьми!

Она всколыхнулась.

Она поднялась ненамного, ровно настолько, чтобы исполнить просимое.