Валерий Алексеев - Школа одаренных переростков

— Это понятно даже ребенку. А кстати, почему вы не крадете грудных детей.

— Мы никого не крадем, — возразил Егор-Горыныч. — Вы здесь по доброй воле, это ваше сознательное и ясно высказанное решение. Именно поэтому грудные дети нас совершенно не интересуют.

— Спасибо и на этом. Тогда о парах: почему нас семь, а не восемь? Кто-нибудь сошел с дистанции раньше времени?

— Никто не сошел с дистанции, всё строго просчитано. В любой малой группе должен присутствовать несвязанный элемент: он порождает здоровое соперничество.

— Значит, всё просчитано. Лену вы повязали с Денисом…

— Соню с Олегом, — подхватил мой собеседник, — Юрия — с Ритой. Вот эти шестеро и будут родоначальниками обновленной стаи. Это великая честь, молодой человек! О них будут слагаться легенды.

— А несвязанный элемент — это я?

— Ты угадал. У тебя здоровые петушиные задатки.

И мой собеседник не засмеялся, нет (смеяться птицы не умеют), но гулко произнес:

— Хо-хо-хо.

Он подловил меня на мысли, что уж кого-кого, а Черепашку я Малинину не отдам.

Я машинально отметил, что Егор-Горыныч снова обращается ко мне на ты.

Товарищ возомнил.

— Но не будем больше об этом, — умиротворенно прогудел мой собеседник. — Я вижу, наша с тобой беседа принимает конструктивный характер, и это меня очень радует.

— Напрасно, — возразил я. — Я по-прежнему считаю, что ваша «Интеграция» — жестокий и преступный проект.

— Но почему? Что преступного в желании спасти от гибели свою стаю?

— Вы решаете свои проблемы за чужой счет.

— Простите, а чьи проблемы мы должны решать? Ваши? С какой стати?

В голосе Егор-Горыныча зарокотал гнев — и у меня перед глазами явственно возник его настоящий облик: голошее существо, закутанное в мантию из нахохленных перьев, с яростными желтыми глазами и брюзгливым крючковатым клювом.

— С какой стати мы должны решать ваши задачи? — негодовал мой собеседник. — У каждой цивилизации есть собственные цели, первейшей из которых является самосохранение. Во имя этой цели любая цивилизация пойдет на всё — и будет совершенно права. Ведь точно так же поступают земные государства, к чему вы никак не можете привыкнуть. Россия, например, испокон веков питала необъяснимую симпатию к Франции, но это не помешало вам хорошо проучить Наполеона.

"Да ты, оказывается, эрудит, — подумал я. — Птица высокого полёта, не то что наши школьные анонимы".

Лже-Егоров не отреагировал на эту мысль: он увлекся собственными рассуждениями.

— Между тем Наполеон был жемчужиной вашей истории и мог принести еще немало пользы человечеству, в том числе и российскому народу. Но никто и не подумал эту жемчужину уберечь: Франция в лице Наполеона поставила под вопрос само существование России — и получила урок.

— Не понимаю, при чем здесь Наполеон, — возразил я. — Разве это мы поставили под угрозу существование вашей стаи?

Мой собеседник умолк.

— Странно, что у вас принято перебивать старших, — с горечью проговорил он.

— Ах, извините, — сказал я.

— Если бы вы, земляне, оказались в нашем положении и вам для продолжения рода понадобились бы птенцы из чужого гнезда, неужели вы позволили бы человеческому роду угаснуть? Навряд ли.

— Но красть мы не стали бы.

— Повторяю: вы здесь по доброй воле.

— Тогда спросите нас, хотим ли мы добровольно обрасти перьями — или предпочитаем остаться людьми.

— Остаться людьми — пустая и фальшивая фраза, — пророкотал Егор-Горыныч.

— Нет, не фальшивая, — возразил я, — и уж тем более не пустая. Давайте подойдем к проблеме с другой стороны. Вас много?

— А зачем вам это знать?

— Здравствуйте! Нам предлагают интегрироваться в стаю — и держат в секрете ее численность. Это просто неприлично.

— Допустим, семнадцать тысяч, — неохотно отозвался Егор-Горыныч и добавил:

— На текущий момент.

— А нас семь миллиардов, — сказал я, — и вымирать мы не собираемся. Чем мучить чужих детенышей, не проще ли вам интегрироваться самим?

Егор-Горыныч озадаченно затих.

— Новая шутка? — спросил он после долгого молчания.

— Ни в коем случае. Я говорю совершенно серьезно.

— Тогда выражайтесь яснее. Что вы предлагаете?

— Я предлагаю вам превратиться в людей.

Мой собеседник вновь погрузился в угрюмое молчание. Мне показалось, что я слышу костяной стук его клюва и скрежет когтей по кромке скалы.

— Вы взяли на себя дерзость назвать меня тварью, — сказал он наконец, — что, кстати, ошибочно: тварь не может быть пернатой. Но дело не в тонкостях вашего языка. Дело в том, что истинные твари — это вы. И, не в обиду будь сказано, безобразные твари. Когда мы впервые увидели вас, мы содрогнулись от омерзения.