Брайан Олдисс - Лето Гелликонии

Обязанностью Мэй ТолрамКетинет было во время игрищ короля и королевы стоять возле их ложа, освещая его лампой. Вид обнаженных тел друг друга доставлял им обоим особенно острое наслаждение.

Иногда молодая фрейлина, не смеющая покинуть свой пост, не находила в себе сил больше сдерживаться и клала свободную руку на свое лоно. Тогда король ЯндолАнганол, безжалостный в своем кхмире, бросал Мэй рядом с собой на ложе и тут же брал ее, не делая никакой разницы между королевой и простой смертной.

Днем МирдемИнггала не упоминала о случившемся ни словом. Она догадывалась, что Мэй рассказывала о нравах короля своему брату, генералу Второй армии; она понимала это из того, как молодой генерал смотрел на нее, королеву. Иногда, предаваясь отдыху в гамаке, она позволяла себе, ненадолго, нарисовать в воображении несколько забавных картинок, возможных в том случае, если генерал Ханра ТолрамКетинет вдруг получит дозволение присоединиться к известного рода забавам в королевской опочивальне.

Иногда кхмир проявлял себя с иной стороны. В такие ночи, когда вылетающие в темноте мотыльки начинали свой танец вокруг лампы со светящимся вином, король приходил в ее опочивальню по личному проходу, которым никому, кроме него одного, не позволено было пользоваться. Его поступь невозможно было спутать ни с чьей. Шаги Орла, одновременно быстрые и неуверенные, в точности отражали его характер. Толкнув потайную дверь, он наваливался на королеву. Гвинг-гвинг по-прежнему был здесь, но клыки исчезли. Король был не властен над своим телом, и неодолимый гнев на свою презренную плоть снедал его. При дворе, где он не доверял почти никому, такое предательство было самым страшным.

После того как утихал кхмир плотский, наступал кхмир души и разума. Орел ненавидел себя со всей силой человека, оскорбленного изменой ближайшего друга, и ненависть его не уступала прежней похоти. Королева рыдала и стонала. На следующее утро, стоя на коленях, рабыня с потупленным от смущения взором, поджав губы, отмывала кровь с плиток пола возле кровати МирдемИнггалы.

Никогда, ни одним словом королева королев не обмолвилась о том, что происходило в стенах ее спальни - о нраве короля догадывались, но не она была источником этих догадок. Ни Мэй ТолрамКетинет, никакая другая фрейлина не удостаивались ее откровений. Как и поступь, которую ни с чем невозможно было спутать, припадки самоуничижения короля были его неотъемлемой частью, им самим. Король был нетерпелив и быстр в желаниях и в обращении с придворными. Беспокойная душа, он не находил свободной минуты задуматься о себе, и едва его раны заживали, как он немедленно пускался претворять в жизнь новые планы, которых за время болезни у него накапливалось немало.

Наблюдая, как наливаются соком и размякают незримые больше ни для кого плоды гвинг-гвинг, она сказала себе, что в слабостях Орла заключена его сила. Без своих слабостей он давно уже потерял бы все, и силу в первую очередь. Она хорошо видела это, но не выдавала ни словом, ни взглядом. Вместо этого - визжала, как последняя девка. И на следующую ночь ее зверь с могучей горбатой спиной опять проламывался сквозь живую изгородь, наведываясь в ее сад.

Иногда при свете дня, когда, казалось, гвинг-гвинг зрел только ради своего собственного удовольствия, она нагая бросалась в прохладные объятия бассейна и, медленно погружаясь на дно, переворачивалась лицом вверх, чтобы полюбоваться, как лучи Фреира пронизывают бурлящую пузырьками воздуха воду. В один ужасный день - она знала это из своих снов - Фреир спустится вниз, в глубины бассейна, и испепелит ее, покарав за неуемную греховность желаний. Боже Акханаба, избави меня от этой муки. Я королева королев - и тоже подвластна кхмиру.

Разговаривая со своими придворными, с мудрецами или глупцами - или с послом Сиборнала, чей пронзительный взгляд пугал ее, - король мог протянуть руку, не глядя взять с блюда для фруктов яблоко и вгрызться в него зубами, по-видимому, даже не думая о том, что делает. Яблоки бывали каннабрианскими, их привозили из верховьев реки, из Оттассола. Орел предпочитал яблоки всем остальным фруктам. Он поедал их жадно и быстро, совсем не так, как это делали его придворные, жеманно откусывающие по кусочку и бросающие на пол сочную увесистую серединку. Король Борлиена ел яблоко целиком, хотя и без видимого удовольствия, уничтожая все - и кожу, и сочную мякоть, и сердцевину с маленькими, пузатыми коричневыми семечками. Разделываясь с яблоком, он не прерывал разговора, а после утирал бороду, и ничто более не напоминало о том, что он сейчас съел. Глядя на это, королева МирдемИнггала думала о боа, приходящем за своим лакомством в сад за живой изгородью.