Ник. Горькавый - Теория катастрофы

— Я не верю больше ни одному твоему слову…

И отключился последним усилием воли.

Никки в отчаянии стояла перед погасшим экраном, и её лицо обжигал костёр, на который посылают любимых людей.

Но, конечно, только ради высшего долга.

Джерри не отвечал на звонки Никки. Скрипел зубами, но не включал экран на вызовы из замка Шихиных. Лучше ощущать нож в боку, чем сострадание, с которым смотрит на него юная королева с хрустальными волосами. Джерри, безусловно, достоин жалости, но видеть её в глазах Никки было совершенно невыносимо.

Джерри вовсе не сердился на Маугли. Разве можно так назвать эту боль в груди? Он быстро смирился с фактами и даже удовлетворённо рассуждал каким-то оставшимся трезвым кусочком сознания, что теперь его драгоценная Никки будет в безопасности — никто не посмеет напасть на члена семьи императора Шихина. Разве он сам не толкал её на это, предлагая найти могущественного покровителя? Но оказался безоружен перед надеждой, что счастье возможно вопреки судьбе, а любовь сильнее всех преград.

Простак, простак. Пора умнеть.

Через час робот-курьер принёс бумажное письмо от Никки. Джерри мучительно колебался — читать или нет. Слова — ничто, пустое. Всё показывают поступки. Она выходит замуж за принца, о котором грезила с детства…

Но не выдержал и всё-таки открыл. Руки дрожали в такт гулкому сердцу.

Джерри!

Ещё ничего не решено окончательно. Даже помолвку предполагалось держать в тайне. Проклятые газетчики — они всё испортили!

Джерри, мне очень тяжело.

Наши планы, основанные на теории твоего отца, рухнут, если Северные не согласятся на союз. Я всё время пытаюсь найти выход из этого тупика.

Джерри, помолвку можно разорвать.

Прости меня.

Подписи не было. На Джерри письмо Никки подействовало оглушающе. Истина, превратившись из невнятных колебаний телевизионного воздуха в чёткие письменные знаки, стала гораздо болезненней.

Медиа-сообщения легковесны, написаны невидимыми чернилами в прозрачной пустоте.

Железистые строки, цепко впившиеся в поверхность старинной древесной бумаги, были колючими, написанными самой Маугли, прямой и откровенной. И впервые в её слова «ещё ничего не решено» , «помолвку можно разорвать» нисколько не верилось.

Юноша и сам прекрасно знал, что союз с Северными является ключевым фактором нового будущего.

Джерри долго писал ответ. Тоже на бумаге.

Никки!

Я не сержусь. Ты должна делать то, что должна.

Не посылай больше писем — они слишком легко кусают моё сердце. Не приезжай — мне трудно видеть тебя чужой.

Желаю тебе счастья.

Юноша вышел из башни, держа конверт в руке. Возле главного шлюза на стене были прикреплены почтовые скаты. Он вложил письмо в спину ската, набрал адрес и… рука остановилась, не в силах нажать кнопку пуска.

Джерри рассердился на руку и ударил по кнопке кулаком. Скат фыркнул двигателями и скользнул по стене вверх. Джерри проводил его взглядом.

Всё кончено.

Теперь юноше осталось одно — придумать, что делать со своей жизнью, которая оказалась никому не нужной — ни Никки, ни ему самому.

Даже для отцовской теории она не нужна — Хао уже справится и без него.

Он просидел целую вечность — час или два? — в комнате, забросив все дела и с трудом всматриваясь в протекающую мимо реальность. Отодвинулся от неё в некий защитный кокон — и следил, чтобы внутрь не ворвался обмораживающий душу внешний морозный воздух.

Тамми всё что-то бормотала, и он, машинально повинуясь, отправился в кафе. И надолго застрял за одиноким столом и остывшей едой, не понимая — зачем пришёл.

— Ты почему такой бледный, Джерри? — воскликнула Мона-Олень, проходя мимо.

— Бессонница, — почти не соврал Джерри.

— И потеря аппетита? Знакомые проблемы, — кивнула Мона и порылась в сумке. Протянула несколько пузырьков:

— Зелёные — для аппетита, белые — от бессонницы. Синенькие таблетки — для поднятия настроения. А жёлтые — просто энергетик.

— Спасибо, — вяло сказал Джерри, — а от несчастной любви что-нибудь есть?

— Конечно! — даже удивилась Мона. — Прими две синеньких и одну жёлтенькую — и стресс снят.

Джерри так устал от кудрявой Моны, что преодолел апатию, поднялся и побрёл к выходу. За угловым столиком в одиночестве сидел Дитбит-младший, посеревший, не похожий на себя прежнего, всегда самоуверенного. Он увидел Джерри, привстал, открыл рот и хотел что-то сказать, но юноша равнодушно прошёл мимо.