Олдос Хаксли: Обезьяна и сущность

- Лула!

Он залезает в машину, садится рядом с девушкой на заднее сиденье с разодранной обивкой и берет ее руку в свои ладони.

- Милая!

Лула молча смотрит на него. В глазах у нее выражение, граничащее с ужасом.

- Значит, тебе все же удалось улизнуть?

- Флосси что-то подозревает.

- Да черт с ней, с этой Флосси! - отвечает доктор Пул тоном, который, по его мнению, должен звучать беззаботно и успокоительно.

- Она задает всякие вопросы, - продолжает Лула. - Я сказала ей, что иду поискать иголки и ножи.

- А нашла только меня.

Он нежно улыбается и подносит ее руку к губам, но Лула качает головой:

- Алфи, прошу тебя!

В ее голосе звучит мольба. Так и не поцеловав, доктор Пул отпускает ее руку.

- И все же ты меня любишь, правда?

Глазами, широко открытыми от испуга и замешательства, она смотрит на него, потом отворачивается.

- Не знаю, Алфи, не знаю.

- А вот я знаю, - решительно говорит доктор Пул. - Знаю, что люблю тебя. Знаю, что хочу быть с тобой. Всегда. Пока смерть нас не разлучит, добавляет он со всем пылом застенчивого сексуалиста, внезапно принявшего сторону реальности и моногамии.

Лула снова качает головой:

- Я знаю только, что не должна быть здесь.

- Что за чушь!

- Нет, не чушь. Я сейчас не должна быть здесь. И в другие разы не должна была приходить. Это против закона. Это в разлад со всем, что думают люди. Он этого не позволяет, - после секундной паузы добавляет она. На лице у нее появляется выражение крайнего отчаяния. - Но почему ж тогда Он создал меня такой, что я так отношусь к тебе? Почему Он создал меня наподобие этих... этих... - Она не в силах произнести мерзкое слово. - Я знала одного из них, - тихо продолжает она. - Он был милый, почти как ты. А потом они убили его.

- Что толку думать о других? - говорит доктор Пул. - Лучше подумаем о нас. Подумаем, как счастливы мы могли бы быть - и были - два месяца назад. Помнишь? Лунный свет... А каким темным был мрак! "Душа же источает дух лесной и дикий..."

- Но тогда мы не поступали дурно.

- И сейчас не поступаем.

- Нет, сейчас совсем не то.

- То же самое, - настаивает доктор Пул. - Я не чувствую никакой разницы. И ты тоже.

- Я чувствую, - возражает Лула не слишком громко и потому без убежденности.

- Нет, не чувствуешь.

- Чувствую.

- Нет. Ты только что сама сказала. Ты не такая, как остальные, слава Богу!

- Алфи!

Чтобы загладить вину, она делает рожки.

- Их превратили в животных, - продолжает он. - А тебя нет. Ты нормальный человек с нормальными человеческими чувствами.

- Нет.

- Да, не спорь.

- Это неправда, - стонет Лула, - неправда. Она закрывает лицо руками и начинает плакать.

- Он убьет меня, - рыдает она.

- Кто убьет?

Лула поднимает голову и с опаской смотрит через плечо, в заднее стекло машины.

- Он. Он знает все, что мы делаем, все, даже то, что мы только думаем или чувствуем.

- Может, и знает, - говорит доктор Пул, чьи либерально-протестантские воззрения на Дьявола за последние недели существенно изменились. - Но если мы чувствуем, и думаем, и делаем правильно, Он нас не тронет.

- Но как это - правильно? - спрашивает Лула. Несколько секунд он молча улыбается.

- Здесь и сейчас правильно вот что, - говорит наконец доктор Пул и, обняв Лулу за плечи, притягивает ее к себе.

- Нет, Алфи, нет!

Охваченная паникой, она пытается высвободиться, но он крепко держит ее.

- Вот это - правильно, - повторяет он. - Быть может, это правильно не всегда и не везде. Но здесь и сейчас - наверняка.

Он говорит сильно и очень убежденно. Еще никогда за всю его изменчивую и противоречивую жизнь ему не доводилось мыслить столь ясно и действовать столь решительно.

Лула внезапно уступает:

- Алфи, ты уверен, что это правильно? Совершенно уверен?

- Совершенно, - отвечает он с высоты нового для него чувства самоутверждения и с нежностью гладит ее волосы.

- "Так, смертная, - шепчет он, - она стоит, являя собой любовь, свет, жизнь и божество. Она - весны и утра воплощенье, она - младой апрель".

- Еще, - шепчет Лула.

Глаза ее закрыты, на лице выражение сверхъестественной безмятежности, какая бывает порой на лицах у мертвых. Доктор Пул начинает опять:

Мы станем говорить, и дум напев,

В словах ненужных робко замерев,

Вновь оживет в проникновенных взорах,

Гармония беззвучная которых

Пронзает сердце. Мы с тобой сольем

Дыханье наше, грудь к груди прижмем,

Чтоб кровь забилась в унисон, а губы,

Не прибегая к звукам речи грубой,

Затмят слова, что жгли их так доныне;