Петра Хаммесфар: Избавление

- Поедем ко мне?

Гарри покачал головой. Разумеется, квартира Хелен была бы идеальным местом. Он мог бы снять и комнату в отеле. Но у него еще с юношества оставалась одна неосуществленная мечта.

В те его годы машина и тихое, уединненное местечко были бы для любовной встречи раем на земле. К сожалению, у него тогда сначала не было машины, а потом у Нины появилась своя комната, в которой им никто не мешал.

Гарри вывел машину на загородную дорогу. Он ехал к старому, давно заброшенному гравийному карьеру, остановился в зарослях кустарника и выключил мотор.

Все еще такая маленькая и тихая, сидела она рядом с ним, смотрела прямо перед собой через лобовое стекло.

- Почему здесь? - спросила она.

- Тебе этого не понять, - сказал Гарри.

Он не мог не заметить, что она дрожит. Но спрашивать ее о причине у него не было времени. Он набросился на нее, как набрасывается голодный волк на овечку. Это было просто сильнее его, накопилось в нем за последние месяцы. Ему даже трудно было сдержать свое возбуждение настолько, чтобы она хоть немного могла почувствовать его в себе.

Однако все резко изменилось, когда она издала тихий болезненный стон. Тут он снова очнулся, стал нежным и терпеливым, уже полностью контролировал свои чувства. Медленно и осторожно он погрузился с ней в любовную негу.

Только в ходе дальнейших ласк он познакомился с ее телом. И совсем необычным удовлетворением наполнился он, когда увидел, что, несмотря на свою молодость, Хелен порядком уступала Нине. Ее бедра были более чем пышными. Ляжки тоже были подернуты легким жирком. Наверное, поэтому она постоянно носила эти широкие, раздутые юбки.

Ее кожа была несомненно слишком сухой и в некоторых местах даже шершавой. Боязливо она позволила ему исследовать пальцами каждое из этих мест. Она не сводила робкого взгляда с его лица. Только тогда, когда он склонился над ней, начал целовать ее с пылкой нежностью, она расслабилась, положила руки ему на затылок и детским голосом потребовала:

- Скажи хотя бы раз, что ты меня на самом деле любишь.

- Да, - только и ответил Гарри, - люблю.

Хотя этим вечером он вернулся домой почти на два часа позже обычного, Нина не спросила его ни о причине его задержки, ни о чем-нибудь еще. Она поставила на стол ужин, потом принялась мыть посуду, потом вошла в общую комнату и смазывала себе при этом кремом руки.

Словно завороженный, смотрел Гарри на экран, чтобы отогнать от себя то видение, которое вдруг ни с того ни с сего замаячило перед ним. Он увидел самого себя на кладбище, стоящим у открытой могилы. Внешне раздавленный горем человек, который внутренне ликовал.

На какой-то миг это придало ему такую силу, что он спросил себя, какая, интересно, реакция была бы сейчас у Нины на его признание. Я тебе изменил. Сначала смакуешь на языке каждое отдельное слово, а потом выговариваешь всю фразу. Но когда она показалась там, в дверях, со своими руками, он сразу же перестал об этом думать.

Несколько недель продолжались его любовные встречи с Хелен в полной ото всех тайне. По вторникам и четвергам они выезжали к старому карьеру. А по понедельникам, средам и пятницам во время обеденного перерыва встречались внизу, в котельной. Там имелся один укромный, очевидно, забытый уголок, в котором Хелен со всей поспешностью могла поднять для него юбку. И, несмотря на спешку, это каждый раз было для Гарри триумфом. Если бы в эти мгновения последняя искорка разума не подсказывала ему, что хотя они и скрыты от посторонних глаз, однако их все же могут здесь услышать, то он бы вовсю зарычал. Голодный волк, зверь, одним словом.

Вечерами он презирал себя. Он прекрасно понимал, чего он требовал от Хелен, догадывался, как сильно она должна была любить его, если день за днем шла на такое. Эта спешка, это унижение, которые предназначались вовсе не ей. Ночами он решал все исправить, начать баловать ее, исполнять любое ее желание. И на следующий день его снова обуревали звериные инстинкты.

Он никому не мог бы этого объяснить, это была какая-то болезнь. Более глубокая причина заключалась, наверное, в том, что в этом тихом, забытом углу котельной он был мужчиной больше, чем где-нибудь еще. Даже за своим письменным столом в бюро отдела кадров, где от него как-никак ожидали полновесных решений и где он такие решения принимал, он не обладал такой властью, не наслаждался такой покорностью.

А дома, под боком у Нины, он и без того был только Гарри. Валерьянка и филе цыплячьей грудки, черные кружевные трусики и зеленая банка с кремом, которая вечер за вечером убедительно возвращала его к действительности.