Петра Хаммесфар: Избавление

Петра Хаммесфар

Избавление

Перевод c немецкого А. Тарасова

В привычном распорядке дня Гарри был один определенный момент, который он ненавидел больше всего. Он не просто ненавидел, он одновременно боялся его. Это был момент, когда Нина выходила из кухни в общую комнату, как правило, вскоре после того, как стрелка на часах переползала за восемь.

Гарри, по своему обыкновению, сидел тогда перед телевизором и пытался сосредоточиться на восприятии актуальных событий в мире. Нина к этому времени заканчивала мыть последнюю тарелку, особенно тщательно вытирала руки и начинала смазывать их кремом. И у Нины была ужасно раздражающая манера смазывать руки кремом. Провоцирующий и угнетающий спектакль, постоянная демонстрация трудолюбия, красоты, совершенства и власти.

По сути дела, положение было смешным. Они без проблем могли позволить себе держать домработницу. Но Нина категорически это отвергала. Многократно Гарри предлагал ей купить хотя бы посудомоечную машину. На это Нина отвечала только улыбкой.

- Да что ты, Гарри, это уже совсем ни к чему.

На самом деле это доставляло ей удовольствие. Ей нравилось рассказывать о том, что она успевала сделать за день, давала понять, что не позволяла себе ни минуты покоя, чтобы только как можно больше скрасить ему жизнь. Это последнее мытье посуды было для Нины триумфальным венцом ее насыщенного хлопотами дня.

Какое-то время Гарри внушал себе, что может избежать этого драматичного зрелища, просто выскочив из кухни и уставившись в телевизор. Как только Нина начинала собирать после ужина посуду, переносила ее со стола в раковину на подставку для сушки, Гарри вставал и со словами: "Пойду-ка посмотрю новости" ретировался в общую комнату. Но это ему не помогало. Нина разгадывала его замысел, как разгадывала все в его жизни.

Потом он сидел перед телевизором, в то время как на кухне с шумом лилалась в раковину горячая вода. Он глядел на картины войны и мира, в то время как Нина тщательно и осторожно опускала в горы пены чашку за чашкой, тарелку за тарелкой. И в то время как Гарри пытался вникнуть еще хотя бы в карту погоды, Нина уже заканчивала свою работу.

Он слышал, как она убирала посуду в шкаф. Он, вместо того, чтобы наблюдать за продвижением антициклона над центральной Швецией, косился на то, как Нина брала в руки маленькую зеленую баночку с кремом, отворачивала крышку, окунала внутрь палец. Он видел все это, потому что ему приходилось видеть это сотни, тысячи раз.

И потом, значит, Нина смазывала кремом руки, входила при этом в комнату, останавливалась в дверях и, как будто интересуясь, спрашивала, какую передачу Гарри хотел бы смотреть сегодня вечером. Она мило, почти нежно, улыбалась ему, мяла и растирала свои ладони, уверенно вгоняла большим пальцем крем в промежутки между пальцами, поочередно давила внутренней поверхностью одной ладони на тыльную поверхность другой, и не было этому никакого конца.

Гарри не мог сказать, почему эти, сами по себе безобидные, движения до такой степени вселяли в него панику. В этом ведь не было ничего необыкновенного. Нина очень следила за своей внешностью, и в конце концов делала она это только для него. От коллег по работе Гарри часто слышал в отношении своей супруги слова зависти, его в открытую называли счастливчиком.

А он день ото дня становился все меньше. Всякий раз, когда ему приходилось выносить на себе муки этого коварного ритуала, он чувствовал, что случись так еще три, быть может, четыре раза, и он совсем исчезнет. Просто растворится и улетучится, как те нежные облачка дыма от его сигареты, когда Нина распахивала окно.

Порой Гарри видел в своих мечтах, как он с размаху тычет Нину лицом в гигантскую банку с кремом, как замазывает ее рот и нос липкой, жирной массой, слой за слоем, пока Нина не задыхалась под ней. Потому что Нина не останавливалась только на одних руках. Она продолжала свою процедуру, когда около десяти направлялась в ванную.

Снова плеск воды, горы пены и медленно погружающееся в них тело. И эти трущие, мнущие, гладящие, массирующие руки. Они не пропускали под собой ни сантиметра кожи. Правильное, почти без морщин лицо. Шея, о которой она так часто сообщала ему, как об особенно чувствительном участке своего тела. Тонкие, покрытые легким загаром руки. Длинные, упругие ляжки. Плоский и для Нининого возраста удивительно подтянутый живот. Маленькая и, вероятно, только поэтому еще такая эластичная грудь. Спина, безупречная, как все в Нине. Выстроенные на столике под зеркалом, стояли они, все эти кремы и лосьоны, бутылочки, баночки, тюбики.