Александр Карнишин: Чернуха [Сборник рассказов; СИ]

Это же вам не игры. Тут, вон, маньяки какие-то. Правильно мама говорила, что нельзя заговаривать с незнакомыми людьми. Вон, все прошли молча мимо, и ничего им не было. А она, как дура последняя, приостановилась, заговорила, улыбалась вежливо — а теперь беги, беги Марина, блин, Петровна. На перекрестке прямо перед ней, уже шагнувшей на «зебру», остановилась черная «девятка». Распахнулась дверца, из которой знакомо пахнуло сладковатым табачным перегаром, кожей и мужским парфюмом — так же точно пахло в кабинете генерального директора.

Директор сам не курил, но объяснял, что уже стены пропитались за годы. Теперь проветривать и проветривать.

— Ну? Ехать будем? Марина даже думать не стала. Сзади уже был слышен смех и разговоры тех, догоняющих. Она прыгнула на переднее сиденье, хлопнула дверью…

— А вот хлопать не надо. Не надо хлопать, слышите? — заворчал водитель.

— Туда! — махнула она рукой перл собой, другой лихорадочно застегивая ремень. — Туда, быстро! Быстро — получилось. Рывок, поворот, рык мотора — и они уже мчатся куда-то…

— А-а-а… Куда? Вы не такси!

— Девушка, вам все-таки шашечки или будем быстро ехать? Седоватый. Это хорошо, что не молодой. Это молодые сейчас какие-то отмороженные просто. Лыбятся, щерятся все время, и шутки у них самые дурацкие. А этот солидный, хоть машина и не из новых.

Хотя, какая ей разница? Главное — машина, скорость! Вон, как рванули. Марина задергалась в своем ремне, повернула голову, заглядывая за спинку кресла в заднее стекло. Далеко умчались. Никого из этих не видно. Тут-то и отпустило. Так отпустило, что чуть не потеряла сознание.

Пока бежала, пока скользила и боялась лечь и остаться лежать — все было нормально. А тут просто красным по глазам, голова закружилась… Она закрыла глаза, потому что стало мутить.

— Эй, эй! Не вздумай! Он перегнулся через нее, покрутил, приоткрыл окно. Холодный воздух резанул по мокрому виску, выбил судорожный всхлип.

— Ну-ка, ну-ка, — добродушно бурчал седоватый, таща ее под руку к лифту в сумрачном подъезда. — Сейчас мы с тобой все сделаем. А она была — просто никакая. Как подруга говорила — «никакущая».

Ноги подкашивались. И даже голоса не было, чтобы спросить, куда он ее, соственно, тащит. Тащит — и пусть. Все. Масляный щелчок замка. Темная прихожая. Яркий свет в ванной.

Струя воды…

— Здесь побудь. Спокойно, спокойно, не дергайся… Я на кухне посижу пока. И тут ее прорвало. Хорошо, что санузел у него в квартире совмещенный. Потому что даже рассказать кому… Позорище. Как там мама смеялась в таких случаях? «Из всех дыр»? А еще слезы безостановочно. И все, к ним прилагающееся. И сердце… …

— Поживешь у меня три дня. Пока все успокоится. А то ведь — мало ли что. Не зря же они именно к тебе привязались. Так ведь? Мобильный есть? Отдай мне. Отдай. Никуда звонить не надо. Через три дня поедешь к своей маме. Мама у тебя умерла? Горе какое… Соболезную.

Тем более — никуда звонить не надо и никому жаловаться не стоит.

Сама понимаешь: не стоит. Еда в холодильнике. Полотенце банное в шкафу. Вот та комната у меня — гостевая. Диван, шкаф — все в твоем распоряжении. На кухне холодильник, плита. Вот тут аптечка — валерьянки выпей. Постирайся — падала, вижу. Приду вечером. Ключ один, только у меня, чужие тут не ходят. Дверь крепкая. Ни один на свете зверь… Ха-ха. Побудешь немного одна. Надеюсь, выть, как собаки без хозяев, не будешь? Чужих звать? Ну-ну…, - все это монотонно, усыпляющее, на одной ноте. Уже уходя, будто случайно:

— Вот то — моя комната. Туда не ходи. Не надо. Не люблю. Марина выпила валерьянки. Раньше даже запаха ее терпеть не могла.

И свалилась на диван, в чем была. Очнулась от звука открываемой двери. Потом было совместное приготовление ужина. Он четко и грамотно руководил. Сам тоже принимал участие: резал лук, чистил картошку.

Потом сам жарил, пока она сидела, сложив руки на коленях. Выставил бутылку водки. Полную бутылку из холодильника. Нераспечатанную.

— Я не пью вообще-то. Но случай такой — понимаю. Она выпила с полстакана. Проснулась под утро в постели с этим седым. Даже имени его не знает. Докатилась, девушка. Позорище-то какое. И ничего ведь не помнится. Хорошо ли было? Плохо? И как хоть зовут-то его? От звонка будильника дернулась в испуге.

— Тихо-тихо, — погладил он по голой спине. — Это мне — на работу.

А ты отсыпайся. Отдыхай. Осталось еще два дня. Уже уходя, улыбнулся Марине, вышедшей на порог комнаты.

— Вот. Совсем другое дело. Хорошо сегодня выглядишь! То есть, почти хорошо. Ты только в мою комнату не ходи, ладно? У меня, извини, тараканы такие — не люблю, когда ко мне ходят. Дверь чмокнула, замок лязгнул. Хорошая дверь, крепкая. Никакой на свете зверь, ага… Марина тихо ходила по квартире. Смотрела из окна, слегка раздвигая шторы. Кажется, или тут тоже появлялись те, от кого бежала? Вон те двое — не из них? Сердце начинало стучать быстрее.