Александр Карнишин - Вся наша жизнь [Сборник; СИ]

— Вот и я говорю, прямо, как нас учили: команду получил — исполняй.

— К селу-то вы не подходили ближе? — заинтересовался Старый.

— Нет, конечно, ты же сказал, как бой вести!

— Патрульных там много было?

— Нет, Старый, патрульных я не видел. Может, и были, в селе-то, но на околицу не совались. Не знаю.

— Странно как-то всё… А кто же тогда в селе отбивался, если патрульных не было? Говорят, слышали, что на улицах бой шел?

— Да, похоже, дружинники бились… И вот еще, Старый, там, ведь, свободные были.

— Сюрпри-из, сюрприз. Ну, ты рассказывай, рассказывай, — нахмурился, прикидывая что-то в уме, Старый.

— Мы еще на подходе рассыпались двойками, я велел смотреть в оба.

Раз там светло, то наверняка кого-то они должны были оставить присматривать. Ведь, так?

— Ну?

— А там не конные эти оказались, а в скирде одной свободный сидел.

— Один сидел? С чего бы — один-то? Как это? Непорядок, вроде — по одному?

— Тут уж думать нам некогда было, мы его с двух сторон прижали, сверху третий наш скатился, по голове тюкнули, в мешок, а тут и конные эти из села стали высвистывать. Вот и все. Постреляли по ним — и домой…

— Живого хоть притащили? Очень мне хотелось бы с живым свободным сегодня поговорить. Вот прямо сейчас. Ох, как мне не нравится все это…

— Живой, живой! — хохотнул радостно Петр. — Лекарь там с ним сейчас возится. Я двух ребят караулить оставил у карцера.

— Ну, пойдем, Петро, пойдем. Посмотрим на твой сюрприз, — поднялся Старый со стула, и с лампой в руках дождался, пока Петр первым выйдет в коридор. Тот шел, улыбаясь, довольный успешным рейдом отряда, своим четким и ясным рассказом, «трофеем» своим. Но на лице Старого, идущего сзади, не видно было особой радости.

Сегодня утром был туман, как и предупреждал Старый. Туман медленно плотными слоями оседал под первыми лучами солнца и становился алмазной пылью на старой паутине, развешанной летом между кустами огромными пауками с крестом на спине, росой на траве, по которой медленно шагали черные сапоги. Если наклониться и присмотреться, то трава почти белая от росы, а там, где прошел человек или зверь — темная дорожка. Там, где такая дорожка видна, ловушек уже точно нет. Лекс двигался очень медленно. Он вышел из хранилища с восходом луны, когда до рассвета оставалось совсем немного. Довольно быстро преодолел территорию, которую все признавали ничьей. А теперь, когда поднялось солнце, он стоял на самой границе, или, может быть, уже и перешагнул ее. Начинался настоящий лес, начинались земли свободных.

Здесь нельзя было спешить. Со стороны, если бы кто-то смотрел на него со стороны, иногда могло показаться, что он засыпает стоя. А он стоял и ловил краем глаза любое движение, слушал шумы, смотрел на птиц, летающих над деревьями. Лекс был лучшим из молодых. Правда, и молодым-то ему оставалось быть совсем не долго, до середины лета. Летом Старый проводил испытания и распределял бойцов по отрядам хранителей. Лекса давно присмотрели в первом отряде. Он уже и с ветеранами первого познакомился, когда был у них на стажировке и выучке. Те показали ему несколько фирменных приемов, которые могли ему помочь на испытаниях. И еще когда хранители водили его по ничейной зоне, он многому у них научился. Стоять долго на одной ноге, замерев в шаге, например, могли не все молодые. А кроме того, он научился у них двигаться медленно. Очень медленно. Как будто тень передвигается по земле вместе с почти незаметным движением солнца по полузакрытому легкой туманной дымкой небосводу. Еще один шаг. Остановка. Дальше ничьих следов не было. Впереди была большая поляна, светлая от росы. И ни одной тропинки, ни одного следа. Парень осторожно присел на корточки и снова замер. Не поворачивая головы, долго-долго рассматривал траву, росу на траве, кусты по опушке напротив, деревья с гнездами лесных птиц. Птицы кружили над деревьями, но тревожного птичьего крика слышно не было.

Крика, который означает опасность, который означает, что где-то близко главный враг леса — человек. Лекс нагнулся еще ниже, так что голова оказалась даже ниже колен, прищурился и долго смотрел на поляну, разыскивая не присущие живому прямые линии. Роса, осев на траву, не могла не осесть на растяжки.

Растяжек видно не было. Правда, чуть правее середины поляны трава была почему-то ниже, чем в других местах. Он поднял голову, наметил маршрут на огромный давно сгнивший выворотень и сделал первый медленный шаг. Затем — второй… Нога поднимается вверх, чуть не до пояса, сгибаясь в колене, и медленно, осторожно, сверху — вертикально вниз, опускается на новое место. Потом пауза, осмотреться, и подтягивается вторая нога. И опять медленный плавный шаг, и пауза, и опять шаг, и опять пауза…