Елена Клещенко: Технонекрофил

Теперь самое главное. Чернов. Учитель физики из моей школы.

«Учитель умер от сердечного приступа после доноса на имя директора». Что за сентиментальная чушь? Из какого-то фильма? Воспоминания стали отчетливыми. Валерий Алексеевич принимал у нас выпускные экзамены. Когда я от волнения пропустил степень в формуле, он откинулся назад, чтобы его не увидела Маргаритища, и состроил мне рожу, и я сразу же спохватился, а кто-то в классе громко хихикнул. Из школы он ушел годом позже — в 68-м. И вовсе не умер, а работал техником в лаборатории МРЗ до самой пенсии. Мы с ним виделись нечасто, но регулярно, пока жили в одном районе, а переселившись, я не-сколько раз наезжал к нему в гости. В этой жизни бесед о любви и смерти мы не вели — дистанцию устанавливал возраст. Я рассказывал о себе, он выслушивал и очень редко давал советы. Еще раньше ребята говорили, что он женился, но, кажется, в 70-м жена его бросила и уехала в Ленинград — то есть прожили они вместе года три. Все? Нет, не все. Но тут опять ударило в голову, пришлось опереться о стол. Ладно, главное понял: миссия действительно выполнена.

Едем дальше. Он вытащил из сумки плейер, надел наушники и нажал кнопку со стрелкой. Возник тонкий старческий тенорок:

— …То у российского приборостроения нет будущего. Я считаю это неверным, и вот по… — щелчок, остановка. Кончилась лента. Он вытащил кассету, прочел карандашную надпись: «Акад. А.Х.Туманян, интервью, 25.04». Все путем… Переключил плейер на «радио» и тут же увернул громкость.

На знакомой частоте звонко тараторил незнакомый девичий голос, игнорируя нормальные знаки препинания и делая томные паузы в самых неожиданных местах:

— …С вами радиомузыка московское время семнадцать часов ноль — две минуты — сегодня семнадцатое мая две тысячи ноль второго года и я сельма воронина буду здесь до восемнадцати ноль ноль а потом уступлю место летчику гейгеру — и щас мы слушаем дедушку или скорее дядюшку российского рока вы догадались о ком я ой что-то меня сегодня заносит в общем — Борис — как нетрудно догадаться Гребенщиков сейчас мы будем пить чай а я бы не отказалась и от чего-нибудь покрепче но это будет потом итак — группа «Аквариум» «Синий альбом» аж восемьдесят первый год — чай!

Знакомые аккорды и знакомый голос, который дружественная критика по сей день называет гортанным, а недружественная — блеющим:

Теперь он вспомнил. И моментально прошла голова, как будто кто-то заменил неисправную деталь в этом капризном высокотехнологичном приборе.

Он не очень-то любил этого типа и его песни, в которых, по его мнению, претензий было нимного больше, чем таланта или юмора. А впрочем, теперь, последние несколько лет, он любил и «Аквариум», потому что любил ее. Вместе с ней. Или — как ее атрибут. Как ее норвежский свитер, как розы на обоях в ее пятиэтажной хрущобе. Аня!

Она приехала из Питера. Мы впервые встретились пять лет назад. Мы вместе три года и четыре месяца. Стой, погоди…

— Вот таким образом — надеюсь вы не разделяете мнение мэтра о нашем эфире по-моему у нас не одна дребедень хотя дребедень тоже бывает гы-гы-гы а лучшая российская — и — мировая музыка а теперь…

Он стащил с головы наушники и выключил радио. Пальцы заметно дрожали. Идиотизм, форменный идиотизм, но если я сейчас же не пойму, я сойду с ума… Аня. Если… нет, не может быть, просто не может быть!

«Век назад умри». Он действительно сейчас не понимал, какой из двух версий реальности принадлежала она — этой или той, другой, в которую путь для него навсегда закрыт. «И тогда б надежда меньше не была»… Он словно потерял рассудок от страха, никак не мог вычесть ее возраст из 2002 и сопоставить полученное с 1965 — выходила какая-то чушь, и тогда он вытащил из пакета записную книжку.

Вторая сверху запись на «Ч». После редакции журнала «Человек» аккуратно вписано: «Чернова Анна Валерьевна» и телефон — последние четыре цифры вместе, по новой деловой моде. Ее четкий прямой почерк. Она сама записала ему свой телефон при первом же знакомстве. В тот первый раз она очень старалась выглядеть серьезнее и старше, хотя — или потому что — сразу поняла…